Вокруг света 1972-12, страница 39

— Это же мексиканцы, — разъяснил я. — Простые мексиканские люди.

— Я слышал, мексиканцы нечисты на руку.

— Стянут что угодно, лишь бы не пустило корни в землю.

— Мне нужно прокормить тринадцать ртов, не считая собственного, — вмешался Хуан. — Тридцати центов маловато.

— Тринадцать ртов! — ахнул дядя.

— Он считает и животных.

— А лозу, поди, подрезать не умеет.

— Вы умеете подрезать лозу? — обратился я к Хуану.

— Нет, сеньор, — отозвался он. — Я солдат.

— Что он сказал?

— Говорит, что он солдат, — перевел я.

— Война окончилась, — сказал дядя.

Мексиканец вытащил дробовик и взял его на плечо — продемонстрировать, что он действительно солдат, и тут мой дядя, разглядев, что у того в руках, быстро спрятался за мою спину.

— Скажи ему, пусть уберет ружье, — попросил он меня. — Не хватало еще, чтобы меня случайно застрелил какой-то мексиканец. Я верю ему. Я верю, что он солдат. Пусть только уберет это чертово ружье. Он застрелит меня, чтобы только доказать, что он солдат.

— Не бойся, не застрелит, — успокоил я дядю.

— Мне не нужна помощь, — сказал дядя, обращаясь к Хуану Кабралю.

— На тридцать центов в час не прокормишь тринадцать ртов, не считая моего, — повторил мексиканец.

Он убрал дробовик, и не успел мой дядя опомниться, как на него уже уставились пять пар молодых мексиканских глаз. Дядя чуть не упал.

— Что это за люди? — Глаза его бегали.

— Это дети, — сказал я. — Два мальчика и три девочки.

— Чего они хотят?

— Бобов, муки и соли, — сказал я. — Им не много нужно.

— Скажи им, пусть уезжают,— сказал дядя. — Он даже лозу подрезать не умеет!

— Этому научиться недолго, — вступилря я за Хуана.

— Он погубит мой виноградник, — твердил дядя.

— И разворует все, что не пустило корни в землю, — добавил я.

Рисунки Г. БЕРШТЕЙНА

—■ Я плачу на десять центов в час больше, чем остальные фермеры, — втолковывал дядя.

— А он говорит, ему этого не хватит, — держал я сторону Хуана.

— Ну, — сдался дядя, — тогда спроси его, сколько же. ему хватит.

— Сеньор Кабраль, — обратился я к мексиканцу, — тридцать пять центов в час вас устроят? Помощь моему дяде не нужна, но вы ему нравитесь.

— А жилье для моей, семьи и животных найдется? — спросил мексиканец.

—'Да, — сказал я. — Довольно скромное, но удобное.

— А работать надо много?

— Очень мало, — сказал я.

— А работа приятная?

— Приятная и здоровая.

Хуан Кабраль слез с фургона

и направился к дяде. Тот порядком перетрусил. Собаки окружили своего хозяина, а его дети уже подступали к моему дяде.

— Сеньор, — сказал Хуан. — Я буду работать на вашем винограднике.

— Весьма польщен, — отозвался дядя.

Он прямо ошалел. В основном из-за собак, но еще и из-за пятерых мексиканских ребятишек. Сказались и великолепные манеры мексиканца. Дробовик тут, конечно, ни при чем: никакая сила на свете не смогла бы запугать моего дядю.

К трем часам дня мексиканцы разместились в отведенном им крошечном домишке, и я повел Хуана Кабраля, которого сопровождали Пабло, Панчо и хромой кузен Федерико, на виноградник — учить искусству подрезать лозу. Я объяснил, как и для чего это делается. Чтобы лоза не теряла формы. Чтобы она была сильной. Чтобы молодые побеги тянулись к солнцу. И так далее. Я закончил один ряд, перешел к другому и протянул ножницы Хуану — не хочет ли, дескать, попробовать: в этом есть своя прелесть. А он, такой вежливый, ответил, что» мол, будет только рад. Он делал все вдумчиво и неторопливо, объясняя детям и хромому кузену, для чего служит каждое подрезание. На кузена, человека лет шестидесяти, это произвело большое впечатление.

Я предложил Хуану продолжать в том же духе, пока не стемнеет, и вернулся к дяде, который в раздумье сидел за рулем «форда».

— Ну как? — спросил он.

— Отлично, — похвалил я.

Мы возвращались в город на

скорости 66 миль в час, словно

дяде хотелось поскорее улизнуть от чего-то страшного. Всю дорогу он молчал. Когда мы свернули на Вентура-авеню, возле ярмарки, он заговорил:

— Я бы и цента не дал за его собак.

— Дело не в собаках, — сказал я. — Просто мексиканцы так смотрят на вещи.

— Я подумал, что она хочет меня укусить, сказал дядя.

— Зря, — разуверил я его. — Она бы ни за что этого не сделала. Даже если бы ты пнул ее. У нее добрейшее сердце. Как у всех мексиканцев. Да и не так уж много они воруют.

— Дети вроде бы здоровые, — сказал дядя.

—. Здоровее не бывает.

— А что они едят?

— Бобы и мексиканский хлеб,— сказал я. — Чего ты и в рот не возьмешь.

— Как ты думаешь, он когда-нибудь научится подрезать лозу?

— Конечно, — успокоил я его.

— Не думаю, что он удерет, прихватив с собой трактор, а?

— Нет, — сказал я. — Слишком уж он тяжел.

— В прошлом году виноградник принес мне одни убытки, — пожаловался дядя.

— Знаю, — сказал я. — И в позапрошлом тоже.

— Я теряю деньги на этом участке с тех самых пор, как купил его, — продолжал дядя. — Кому нужен виноград? Кому нужен изюм?

— Возможно, нынче все будет по-другому, — обнадежил я.

— Ты думаешь?

— Мне кажется, этот мексиканец добьется своего, — убежденно сказал я.

— Странно, — сказал дядя. — И я о том же подумал. Если в эту зиму он прокормит тринадцать ртов, не считая собственного, значит все переменится.

— Больше, чем в прошлом году, ты все равно не потеряешь.

— Япошки неплохие люди, — задумчиво сказал дядя. — Только они смотрят на вещи не так, как мексиканцы.

— Япошки бы и не подумали держать четырех самых обыкновенных собак, — сказал я.

— Они бы их прогнали.

— И швыряли бы в них камнями, — добавил я.

— Мне кажется, этот год будет не в пример лучше прежних лет, — сказал дядя.

И больше до самого города ни он, ни я не проронили ни слова.

Перевели с английского

В. ПОСТНИКОВ и И. ЗОЛОТАРЕВ

37