Вокруг света 1973-04, страница 4

Вокруг света 1973-04, страница 4

ночью В ОТКРЫТОЕ окно гостиницы ДОНОСИЛИСЬ ГУДКИ СУДОВ, у причала, вы рванйый из темноты светом прожектора, стоял теплоход. Плыла, покачиваясь, над кораО^ем бетонная плита и беззвучно' исчезала в трюмЪ; Падали на пирс тали. Голос стивидора, усиленный динамиком, настойчиво повторял: «Освободите проезд...» Одна за другой подходили к причалу машины. В морском порту, в бухте Золотой Рог, шла погрузка.

Я вышла на улицу: в этот час дома, в Москве, еще был вечер; к такому перепаду времени привыкаешь не сразу. Предрассветный сумрак рассеивался, были видны уже силуэты кораблей, надстройки и мачты, и мне вспомнилась строчка: «К этой улице швартуются, пройдя полсвета, корабли...»

Ленинская улица, что тянется вдоль бухты, быстро наполнялась народом. Спешили, прыгая через ступеньки в сквере, моряки. Их белые бескозырки долго мелькали в толпе, пока не скрылись у пирса. На мосту, над железнодорожными путями, женщины расставляли в ведра свежие, в каплях росы пионы. Люди толкались у газетных киосков, заходили в молочные кафе, торопливо спускались к причалам переправы.

Казалось, весь город стекается с сопок к бухте Золотой Рог.

Я прожила во Владивостоке не один день. Бродила по его улицам днем и поздним вечером, видела его и с моря и с сопок. И каждый раз он был другим. С высоты, с сопок, бухта Золотой Рог, разрезавшая город, казалась сценой; город же, взбегавший многоэтажными домами по крутым склонам, — гигантским амфитеатром. С каждой террасы, с каждого уступа было видно море — то просторное, то сжатое сопками, изрезанное заливами. Суда входили в горловину бухты, медленно шли по длинному и узкому рогу ее, швартовались к обоим берегам. Море быстро и неожиданно меняло цвет. Вот только что светило солнце, и море было синим, как небо, и было жарко, как вдруг налетел крупный и быстрый дождь, запахло прибитой пылью, листьями, жасмином. Влажная пелена тумана скрыла город, и только верхние этажи домов словно парили над ней. Машины среди дня шли с зажженными фарами. Протяжно перекликались суда, и лишь по их гудкам можно было догадаться, что там, внизу, бухта.

Я быстро привыкла в этом городе к обветренным сухощавым лицам, защитному цвету штормовок, к грудам рюкзаков, сваленных в учреждениях рядом с полированными столами, к мельканию морских фуражек... Тысячи владивостокцев уходят в плавание. А если прибавить тех, кто уезжает в далекие экспедиции, уходит на боевые' учения за тысячи миль от этих берегов, — наверное, каждый второй во Владивостоке — путешественник по долгу службы и призванию души.

...Недавно моряки привезли в город чучело морского леопарда. Его поставили в фойе кинотеатра «Океан», и как-то получилось, что стали люди бросать под стеклянный колпак, к ластам леопарда, монеты. Я зашла взглянуть на серо-золотистого обитателя антарктических морей, с телом, обтекаемым, как торпеда, и попала в момент, когда колпак был снят, и две девушки выбирали монеты, закатившиеся в трещины «льдины». Над «льдиной», опершись на задние ласты, застыл в прыжке зверь. На полу стояла кепка, полная монет. Блестело «серебро», тускло отсвечивала «медь». Девушки сказали, что бросают в эту «копилку» чаще всего те, кто уходит в плавание. В каждой монетке, наверное, жило желание вернуться к своим берегам. Пройтись не торопясь по привычным ули

цам — Посьетской, имени Лазо, адмирала Фокина... Спуститься по Океанскому проспекту на широкую площадь, где у самой бухты, лицом к морю, стоят бронзовые фигуры героев гражданской войны. И конечно, побродить по Ленинской. Трех-четырех-зтажные каменные дома с высокими, вычурно украшенными окнами, выступами-комодами, гулкими подъездами говорят о начале века. Наверно, не один магазин торгового дома «Чурин и К0», продававший все — от папирос до земледельческих машин, процветал на бывшей Светланской улице. Она так и осталась самой торговой и самой оживленной улицей города. Тут же, на Ленинской, неподалеку от бронзового Невельского, опершись о перила, стоят и часами смотрят на бухту люди. В какой-то момент кажется, будто корабли закрыли ее всю. В сумерках сложный узор корабельных огней очерчивает берега. Поднимаясь по уступам, уходят в небо светящиеся пластины зданий...

Даже люди, привязанные к Владивостоку прочно, оседло, и те живут морем. Однажды я видела, как по набережной, взбегавшей над Амурским заливом, шел старик. С каждым поворотом улицы он останавливался, чтобы передохнуть и взглянуть на синюю гладь воды. Старик вышел на 1-ю Морскую улицу и долго стоял возле добротной деревянной избы (живая история города!), глядя, как дым от русской печи тает над морем... Позже я заметила, что для владивостокцев привычно идти по той стороне улицы, откуда лучше просматривается бухта. Названия судов люди произносят как имена хороших знакомых, и на берегу, в городе, знают, какое судно ушло и какое должно прийти...

Море всегда было душой этого города и причиной его постоянной переменчивости.

МЫ ВЫШЛИ В МОРЕ РАНО УТРОМ. У при

чала пахло дымом и копченой рыбой. Рыбозавод стоял на берегу, и только дощатый забор отделял цехи от сейнеров и баркасов.

— Пора, — сказал Василий Романович, капитан МРС-202. Он просмотрел бумаги, документы, распихал их по карманам куртки и прошел в рубку. Не слышно было прощальных приветствий, никто не бросал долгих взглядов на «остающуюся за кормой землю»: люди уходили на работу, как уходят каждое утро на завод или в поле. Наш малый рыболовный сейнер шел по Амурскому заливу. Он часто отклонялся от курса, лавируя между моторками и парусными яхтами. В этот ранний час залив жил, словно площадь большого города, и казался продолжением улиц Владивостока. Наконец город остался позади, и теперь кругом был синий простор, зеленые сопки и солнце, обещавшее удачный день.

Рыбаки разложили на теплом ветерке куртки, сапоги и стали перебирать трал. Кок чистил на палубе рыбину; чешуя веером летела из-под ножа. Женя, матрос первого класса, плечистый парень в длинном свитере, наколол дров и отнес их в камбуз. Топор он накрепко вогнал в чурбан. В «доме» теперь был порядок, и оставалось только ждать, когда придет работа.

Туман наполз неожиданно. Все утонуло в белесой мгле — и море, и камни, и берега. Тревожный

Город на холмах с многоэтажными зданиями, поднимающимися одно над другим, лестницами-пс рсхода-ми, парками — таков Владивосток, порт четырех океанов.

2