Вокруг света 1973-09, страница 43

гу нас поджидают «сюрпризы»: замаскированная валежником яма-ловушка, например. Случайное прикосновение к болтающейся лиане обрушит на голову толстые бревна. Споткнувшись о незаметный корень, солдат может привести в действие гигантский капкан, пронзающий грудь бамбуковой стрелой или переламывающий ребра ударом распрямившегося гибкого дерева.

...На третий день, преодолевая болотистую речку по качающемуся бревну, Антонио, шагавший впереди меня, оступился и упал в воду. Он Выл родом с Копакабаны, хорошо плавал, служил даже когда-то в службе спасателей. Но разве выплывешь с двадцатикилограммовым вещмешком за спиной?.. Когда минут через десять Антонио вытащили, это был уже труп. Но мы продолжили марш: сержант сказал, что тело заберет специальная группа, которую командир вызовет по рации. Времени у нас в обрез, а до контрольного пункта еще очень много километров и «сюрпризов».

...Четвертый день. Самое страшное в сельве все-таки не змеи, а насекомые. Каждая ночевка превращается в пытку, несмотря на противомоскитные сетки и жидкости. От расчесанных укусов шея у меня превратилась в сплошную кровоточащую рану.

...Пятый день. Никто не знает, когда, черт возьми, кончится этот проклятый марш. Жулио жалуется на вконец отказавший желудок. Ари-стидес тайком от сержанта выбросил добрую половину боезапаса и посмеивается над нами. Что он будет делать, если в конце перехода станут проверять содержимое вещмешков?

...Шестой день. От постоянного голода и жажды иоги стали ватными, а ботинки кажутся неподъемными. Впрочем, они действительно отяжелели, ибо размокли и пропитались грязью. Бесконечная сельва проглотила нас, но мы оказались неудобоваримы, и она в отместку терзает нас всеми доступными ей средствами. Тропа становится почти непроходимой, зато ловушки и «сюрпризы» попадаются все чаще:

Вслед за уничтожением «наблюдательного пункта партизан» мы неожиданно попадаем в засаду. Со всех сторон гремят выстрелы. Под ногами взрываются петарды. Сержант кричит: «Ложись!», и, упав в болотную грязь, мы начинаем отстреливаться, протирая грязными кулаками красные от бессонницы глаза. Потом, повинуясь команде сержанта, встаем и идем в атаку. Именно идем. Проваливаясь в ловушки, напарываясь на колючки, увертываясь от падающих стволов деревьев. Вот он, наконец, замаскированный «опорный пункт противника»: окруженный двумя рядами колючей проволоки блиндаж. Рвем проволоку гранатами, режем ножницами. Врываемся в блиндаж, вокруг все еще взрываются заранее заложенные инструкторами взрывпакеты и трещат холостыми патронами автоматические пулеметы.

И тут начинается то, что зовется в Бразилии «кебра-кебра»: повальное уничтожение всего, что попадается на глаза. Леонидас, Жулио, Дирсеу, Аристидес и остальные солдаты, озверевшие от голода и ненависти, разносят блиндаж в щепки.

Отбой. Офицер-руководитель колонны объявляет привал. Загорается костер, из рюкзаков извлечены консервы. Теперь, когда все самое страшное позади и предстоит возвращение на базу, у всех словно гора с плеч свалилась.

Потом ночевка^ Рано утром колонна трогается в обратный путь.

ВОСХОЖДЕНИЕ НА ГОЛГОФУ

...Мы выступаем с восходом. Здесь, в сельве, никакого солнца, конечно, не видно: оно не может пробиться сквозь полог леса. До нас доходит лишь зыбкое неверное свечение, растворяющееся во влажном тумане. Чавкает под ногами грязь. Где-то вдали испуганно вскрикивают макаки. А может быть, это вовсе и не макаки. Может, это инструкторы, готовящие новые западни и «сюрпризы» другому отряду курсантов, который через несколько дней пройдет по тропе. Нам до этого, слава богу, уже нет дела. Пускай для них готовят любые ловушки, пускай их побольше погоняют по сельве, пусть, черт возьми, изведают то, что изведали мы.

От мысли, что кому-то только еще придется пройти через все эти передряги, становится как-то легко на душе: ведь у нас-то все позади...

Никто из них не знал, что не все позади.

...Когда командир сказал, что до базы остается два часа пути, мы почувствовали себя почти на месте, мечтая о прохладном душе и письме из дома, которое, может быть, поджидает там, в лагере. В этот самый момент все и началось. Со всех сторон затрещали выстрелы, полетели гранаты, с деревьев иа нас спрыгнули десятки людей в зеленых комбинезонах. Справа, слева, сзади — направленные на нас стволы автоматов неизвестной конструкции. Кто-то пытался отбиваться. Жулио визжал, выплевывая зубы: ударом приклада ему рассекли щеку. Упавшего Аристидеса били ботинками. Это было последнее, что я видел. На меня навалились трое, вывернули руки, я взвыл от боли в плечевых суставах. Мне на секунду почудилось, что это не ученье, что это — геррилья, на нас действительно напали партизаны. Рванулся изо всех Сил; удар по голове, я упал лицом в грязь...

Но это были учения. Начинался самый страшный их этап: пытки. Время и место были выбраны военными «психологами» как нельзя более удачно: курсанты расслабились, зная, что учения почти закончены, что вот-вот между деревьями мелькнет ограда лагеря, где их ждет долгожданный отдых. Взятых в плен повели на полигон.

...Потом, очнувшись, я понял, что это тоже учения. Самая страшная их часть, о которой умолчали командиры перед выходом в сельву, но о которой я и Жулио знали со слов одного ветерана. Ои потом просил никому не говорить об этом.

Мы долго шли по лесу под угрожающие вопли инструкторов. Москиты пили нашу кровь с каким-то особым зверством. Хочется пить, но фляги с водой отобраны. Хочется оправиться, но нельзя остановиться ни на мгновенье: сзади подгоняет офицер.

Часа через два мы приходим на полигон, который называется «коммунистический концлагерь». Именно здесь и начинается:

— Встать!

— Ложись!

— Встать!

— Ложись!

Мы встаем и падаем в грязь, встаем и падаем снова. Бессильная злоба сводит челюсти, но каждый знает, дрогнуть нельзя, сразу будешь дисквалифицирован и с позором изгнан из лагеря.

— Проклятые прислужники империалистов! Свиньи!..

41