Вокруг света 1974-03, страница 38

релом лице широкие скулы, улыбка обнажает два ряда белых крепких зубов. Мощный торс, крепкие мышцы ног, проступающие сквозь тонкую ткань брюк,

— Как приезжаю в город, первые дни не могу дышать, а тут еще табаком начадили...

— А что, если отварить картошки?! — неожиданно предлагает Саша, и я понимаю, что делает он это не ради самой еды, а чтобы показать «своего» охотника в полном блеске. И тут же добавляет: — Знаете, как охотники хранят картофель? Нет? Высыпают картошку в бочку с водой и замораживают. Когда нужно готовить, откалывают картошку вместе со льдом, чуть-чуть оттаивают, сразу очищают и в кипяток. Во льду, говорят, она сохраняет все свои качества.

Юра не выдерживает:

— Это не самый лучший способ. Надо очистить, нарезать, засыпать в мешок — и на мороз. Так картошка может храниться очень долго... Как пельмени. Только с мороза надо сразу в кипяток. А еще можно так: если есть рядышком «талик» — незамерзающий родник, то прямо на его песчаное дно высыпают несколько мешков картошки и выбирают по мере надобности. Достанешь, а она совершенно свежая. — Юра вышел на кухню и оттуда уже крикнул: — Сейчас что-нибудь сварю.

— Он приехал во Владивосток за фотоаппаратом, — пояснил Саша. — И еще мечтает о хорошей лайке. Говорит, что готов поехать за ней хоть в Москву,

— Откуда он?

— Приехал в Приморье с геологами из Шушенского. Попал в Бикин и «вписался» в эти места. Он хороший охотник. Есть люди, которое в охоте видят только источник дохода. Чтобы добыть, например, тридцать соболей, убивают несколько изюбров. Для приманки тридцати соболей хватило бы мяса одного изюбра, но это мясо надо всюду таскать с собой. А участок большой, и эти так называемые «охотники» не упустят изюбра, если он рядом.

— Люди в тайгу приходят разные, часто случайные, — подтвердил Юра, заглянув в дверь.— Такие все хотят только брать от тайги, только брать.

Саша по-прежнему смотрит на Юру с особым уважением, хотя они почти одногодки.

— Скоро будет обед, — улыбнулся Юра, возвращаясь из кухни. Он подошел к подоконнику, вылил в стакан остаток сока из банки и вдруг виновато улыбнулся, быстро ^шел в другую комнату и вернулся с новой, полной трехлитровой банкой:

— Извините, увлекся. Это вам, пейте.

Было такое впечатление, что он покупает соки целым фургоном, и под его банки Саша выделил отдельную комнату.

— Набираюсь витаминов. Пью соки и ем мороженое, — пояснил Юра. — Пока я еще не вошел в норму.

— Он даже в ресторане, — подтвердил Саша, — заказал себе много сока и мороженое.

— Одно плохо, — огорченно сказал Юра, — письма идут долго. У меня в, Москве была девушка. Мы переписывались, но потом... Мне в прошлом году в июле послали две телеграммы, а получил их нынче весной. В Охотничьем двадцать пять человек взрослого населения, и почту привозят, когда наберется много писем... Доставай соль, картошка поспела.

...К перевалу подошли в три часа дня. Кри

чала желна. Солнца не было, ползли низкие облака. У ключа Ефимова Саша отправился вверх на разведку. Порошит мелкий снег. У костра ребята молча доедают картошку. Снега около двух метров. Возвращается Саша. Надо идти, пока снег прилипает к лыжам. Затвердеет — тогда будет трудно одолеть подъем в 45 градусов. Лыжи хоть и . широкие, и называются охотничьими, но не гнутся, не пластичны. Носки лыж должны выходить на поверхность, чтобы подминать снег, а они как подводная лодка — зарываются, сковывают движение. Приготовления окончены, вещи собраны, начался штурм, Каждый, приминая глубокий снег, внимателен, смотрит под ноги. Ребята ступают по нескольку шагов, соскальзывают, часто падают. Не снег, а какая-то вязкая масса, от которой никак не отделаться. Ощущаешь ее тяжесть. По лицам побежали ручейки пота. Рюкзаки отяжелели, тянут назад. Первая остановка. Трое сходятся вместе, садятся на рюкзаки и молча достают сухое мясо. Гена дрожащей рукой раздает пайки, Слышно, как дышит каждый. Постепенно мурашки начинают пробегать по остывающим спинам. Вокруг белое безмолвие, и впереди перевал. Встали и снова вверх. Вязко, шаг за шагом отвоевывается у склона. Снова падение, остановка. Что может быть лучше, чем хруст сахара, когда нет сил идти? И опять вперед, стряхивая ручейки пота с лица. Кажется, если остановишься — замерзнешь. Одежда вымокла. Ноги налились свинцом. Стемнело. Упрямо опустив головы и почти автоматически работая руками и ногами, продолжают идти. Вдруг почувствовали, что уже не тянет вниз, не скользит. Огляделись: поляна, вокруг ельник, облепленный снегом. Это перевал. Насквозь мокрые, ребята быстро меняют на открытом воздухе нижнее белье. Пар бежит от разгоряченных, красных тел. Сухая одежда неожиданно разморила, почувствовали сильную усталость, После того как съели полцедра каши и высушили верхнюю одежду, прямо в ней полезли в одеяла, Но сон не шел. Нодья не горела. Из костра валил, пар и дым: подтаявший снег заливал огонь. Температура резко понизилась, к утру стало минус сорок три. Маленькая поляна, со всех сторон окруженная высокими деревьями — перевал, — казалась дном колодца. Где-то вверху ветер разогнал облака, и в небе появились, словно вызрели, звезды... Холодно, согреться нельзя. Светает. Костер опустился и тлел где-то в двухметровой глубине, По краям ямы ребята разложили бревна и, сидя на них, пытаются согреться дымом, жадно, как рыбы, хватая ртами свежий воздух. Каждый контролирует другого, чтобы не заснуть, не упасть в яму с костром. Утром все были похожи на копченых рыб. Лица коричневато-серые, заскорузлые. Желаний никаких, только спать.

Пожалуй, эта ночь была кульминационной в испытаниях... Еще вчера полная неизвестность, гнетущее состояние перед перевалом, трудный, затяжной подъем. Сегодня, несмотря на усталость, в сознании сквозь сон как бы вспыхивало слово: прошли, прошли... Утром огляделись: вокруг бесконечная равнина, необычная для Сихотэ-Алиня. На сотни километров раскинулись болотистые мари с островками ельников.

Взяли азимут 240 градусов на устье Сагды-Биасы, впадающей в Зеву. Засекли направление на островок елей и пошли, предвкушая близость последней точки маршрута — поселка Охотничьего.