Вокруг света 1974-07, страница 22

Их хриплые от злости голоса окружают хибарку. Я стараюсь не шевелиться, но они чуют мое присутствие. Если они такие же злые, как и все пастушеские собаки, то, стоит мне высунуть нос наружу, они тут же набросятся на меня и разорвут на куски. Стараюсь не спать, но усталость берет свое. Рассветает, собак вроде не слышно, да и дождь немного утих. Пора. Я осторожно выскальзываю наружу и ступаю на петляющую между скал тропу.

...Ближе к Ламеллину передо мной возникает глубокое ущелье. Придется идти через горный перевал на высоте 4500 метров, на который я взбираюсь лишь к заходу солнца. Там я нахожу нескольких пастухов. Еще издалека я радостно кричу и машу им. Наконец-то можно будет узнать дорогу! Увы, испугавшись, они исчезают в скалах. А ведь им было бы достаточно сделать знак рукой, чтобы указать, в каком направлении идти. Делать нечего, я прибавляю шаг. В сумерки поднимаюсь на очередной отрог. Справа вижу невысокую вершинку. Запыхавшись, забираюсь на нее и обнаруживаю на противоположном склоне две тропинки.

Выбираю тропу попроторен-ней, но через полчаса она исчезает. Моросит. На душе гнусно. Возвращаюсь назад й вдруг обнаруживаю, что в седловине мерцает свет. Я кричу несколько раз, но никто не отвечает. Яркое пятнышко словно поддразнивает. Может, это чье-нибудь жилье? Я осторожно спускаюсь в этом направлении и выхожу к маленькому озеру. На берегу горит костер, однако никаких признаков жизни нет. К счастью, нащупываю еще одну тропинку, которая, кажется, ведет вниз, в долину. Продолжаю спуск. Проходят роковые полчаса — пропадает и эта тропинка. Прямо какое-то наваждение! Откуда-то доносится лай собак. Скорее всего там пастухи. Кричу что есть мочи. Никакого ответа. Уже глубокая ночь, а я все еще так же далек от любого пристанища, как и перед выходом из Иркана. Единственное, что остается, — сделать привал и дождаться утра. Как назло, ни одного скалистого выступа, под которым можно было бы скоротать ночь. Наконец нахожу небольшую выемку под огромным валуном. Выбирать не приходится. Заби

раюсь внутрь, ложусь. Дождь усиливается. Впереди не особенно воодушевляющая перспектива до утра дрожать от холода в промокшей одежде.

Незадолго до рассвета я выползаю из своего убежища. Небо чуть посветлело, и можно хоть немного ориентироваться. Но едва я успел прикинуть направление, как все погрузилось в густой туман. Нудно забарабанил дождь. С огромным трудом я добираюсь до горного перевала. Здесь идет сильный снег. Спускаюсь в следующую долину. Главное — не покатиться кубарем и не переломать кости. Рюкзак норовит предательски столкнуть с кручи. Немного погодя вижу двух индейцев, которые поднимаются по тропинке, параллельной моей. Рискуя сорваться вниз, спешу к ним и спрашиваю, где Ламеллин. Индейцы с удивлением разглядывают меня, а потом молча машут вперед вдоль долины. Ура! Значит, я все-та-ки держался верного направления!»

...Через четыре дня на каменистом берегу Мараньона я соорудил себе плот из трех пустых бочек из-под бензина. На сей раз меня выручил миссионер: подарил «плавсредства» и дал лошадей для их перевозки. Столь необычный вариант дальнейшего путешествия был избран мною, так как, по слухам, в двух днях пути река становится судоходной, хотя здесь она шумно вырывалась из каньона бурыми валами с гривой пены землистого цвета. Правда, у меня копошились сомнения: как может быть судоходным подобное «чудовище»? Неужели сведения индейцев опять окажутся ошибочными? Волнуясь, я кончаю строить плот на глазах у изумленных индейцев, которые пригнали лошадей с бочками. Остается разрешить одну проблему: обеспечить мое будущее судно рулевым управлением. Выход напрашивается сам собой: я беру толстую ветвь и вытесываю из нее подобие весла. Теперь можно отправляться в путь, хотя бы с некоторой надеждой, что моя затея завершится благополучно...

К сожалению, своенравная природа далеко не всегда милостива к тем, кто осмеливается бросить ей вызов. Течение с силой подхватывает мой плот и начинает бросать его из стороны в сторону, словно на гигантских качелях. В последний

раз бросаю взгляд на удаляющиеся фигуры индейцев, и вот я уже втянут в смертельно опасную игру. Меня подкидывают огромные волны, стараясь сбросить с ненадежной опоры. Я выпрямляюсь, но тут же в плот с яростью бьет следующая волна. Пока держусь. И все же благоразумие диктует пристать к берегу: мое судно слишком ненадежно. Задача, увы, невозможная, так как плот все время крутят водовороту. Я сижу, судорожно вцепившись в веревки, обдаваемый ледяными волнами. Нас двое: плот и я. Только бы не подвести друг друга. Мы несемся вниз по реке с головокружительной скоростью. Стремительное течение, мчащее нас, тащит за собой солидные валуны. Кажется, что воздух вокруг превратился в противную грязную пену. Смирившись, я жду неминуемого крушения. И все же оно происходит внезапно, как выстрел. Я опрокидываюсь на спину и падаю с плота головой вниз, успев подумать, как, наверно, нелепо выглядят мои взлетевшие вверх ноги. Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем я всплываю. Волны слепят меня, я захлебываюсь. Плот мчится в двух метрах от меня. Вдруг я с ужасом обнаруживаю, что не могу плыть: ноги запутались в одиннадцатиметровом страховочном шнуре, которым я привязался к плоту. Теперь не поддаваться панике. Пытаюсь выпутаться, глотая воду и пуская пузыри. Освобождаю левую ногу. Хоть как-то можно держаться на поверхности. Остается правая нога, все еще захлестнутая шнуром. Ножа под рукой нет, я беспомощен. Стоит шнуру зацепиться за скалу или за ветку, и для меня это будет конец.

Что ж, мне и раньше доводилось висеть на волоске от смерти. Правда, сейчас вместо него проклятый капроновый шнур. Острые камни больно рассекают кожу, избитое тело отказывается повиноваться. «Нет, я не сдамся! Ни за _ЧТо!» — мысленно повторяю я себе, продолжая отчаянный поединок....

Ура! Мне наконец-то удалось освободить ноги! Сделав отчаянный рывок, забираюсь на перевернутый плот. Проходит несколько секунд, и, словно издеваясь, поток вновь подбрасывает меня в воздух и швыряет в волны. Опять нужно до