Вокруг света 1974-07, страница 47

рюмо нависшую тайгу, мимо белых крутых берегов и зеленых пожень. Редкая моторка, редкая деревенька встретится в пути. И только гулкая кукушка отсчитывает время и расстояние.

Бледно-розовая дорожка на воде упирается в отвесный берег. Разбежаьшись с высоты, падает в реку ручей, и там, где он упал, клубится пар. Плывет наша лодка, а рядом с ней бледной ладьей плывет месяц. Он дрожит на волнах, переливается, то густеет, то расцветает закатом. И никто из нас не смеет оскорбить тишину нечаянным словом.

Вот плывет могучая сосна — литой столб, отливающий румянцем. Бревну подивился даже егерь Думин, мой спутник. Он родился и вырос на Пине-ге, исходил не одну сотню километров по здешним глухоманям и все же удивился.

— Такую деревину нынче уже не встретишь, — сказал егерь, сожалея. — Такие только в Чаще растут.

Чаща! Может быть, он оговорился? Неужели та самая Берендеева чаща, воспетая еще Пришвиным?

— Да, та самая, — буднично объяснил Думин —" Если доплыть по Пинеге до устья Илеши, а там по Коде, притоку Илеши, подняться к истоку, а там перейти глухой сузем, то будет речка Порваш. Там, на трех холмах, и стоит Чаща...

Михаил Михайлович побывал в Чаще в 1935 году и оставил описание этого заповедного уголка северной русской природы в очерке «Берендеева чаща» («Северный лес») «Лес там — сосна за триста лет, дерево к дереву, там стяга не вырубишь! — приводит Пришвин слова местного охотника. — И такие ровные деревья, и такие чистые! Одно дерево срубить нельзя, прислонится к другому, а не упадет».

...Изба, где мы собирались заночевать, оказалась занятой: в дверях стоял человек. Когда наша лодка ткнулась в песчаный берег, он вышел навстречу. Круглолицый, крепко сбитый старик — во внешности ничего примечательного, разве только глаза, излучавшие добродушие.

— Вот кстати-то, а у меня чай поспевает.

Он помог нам выгрузиться и без лишних расспросов проводил к избе.

После чая старик разговорился Плыл он днем за дровами, плыл тихо, торопиться некуда — и вдруг заяц. Сидит на бережку и лапки вычищает. Шкурка на нем чистая, будто отутюженная, так и играет на солнце, а ушки окантованы черным с коричневым — очень модный заяц. Подплыл к нему старик, камнем достать можно, а серому хоть бы хны — не боится, отвык от человека. Крикнул старик, взмахнул рукой — пора бы зайцу струх

нуть. А он только ушками поводит. Вот сатана!.. Посмотрел он на человека, уразумел, что несдобровать ему, коли тот разозлится, и ушел. Не убежал. не дал стрекача, а именно ушел — лениво так, с развальцей, то и дело останавливаясь перед вкусной травкой. Вот какой заяц!..

Дробно, словно на пределе дыхания, сыпалась на меня круглая, как горох, окатная, наливная речь. Старик начинал говорить резко, высоко, как бы «скорострельно», а заканчивал фразу неожиданным распевом, с удвоением гласной, как бы удивляясь. Удивительный говор на Пинеге., И такой симпатичный, простодушный, что даже ругательства в устах северянина звучат почти как добрые напутствия.

Горячий чай и тепло избы разморили меня. Хотелось порасспросить старого человека, но язык уже не слушался. В полусонном сознании осталась просьба старика: показывая на мой фотоаппарат, он говорил, что хотел бы сняться на память: сыновья и внуки живут далеко отсюда и надо бы послать им карточки, а ехать в райцентр накладно, да и дел невпроворот; вот бы корреспондента попросить...

Наутро старика не оказалось.

Мы сидели на лавке, ели дымящуюся, густо наперченную уху, и Думин, отправляя ложку в рот, сказал:

— Хотел вас разбудить Гу-бин-то, чтоб вы его щелкнули. Да пожалел!

— Губин? — У меня перехватило дыхание. — Так его фамилия Губин?

— Ну да!

— Александр Осипович? Из деревни Ручей?

— Точно!

Вот она, судьба! Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь... Прошлым летом я охотился за этим Губиным, разыскал его деревню, но самого старика не застал — он уехал в лес. А вчера ночью Губин будто специально поджидал^ меня здесь, рассказывал о зверье, и я не только не сфотографи-

М. М. Пришвин и АО. Губин. Короткий привал на пути в Чащу.

Фото П. М. ПРИШВИНА (из архива писателя)

45