Вокруг света 1974-11, страница 11

Вокруг света 1974-11, страница 11

Монгольской Народной Республике —50 лет

ЖИВАЯ ВОДА

то было здесь, — сказал товарищ Дава. — Начало великой битвы. В народе существует поверье: кто напьется из этого родника, станет стократ сильнее. Тогда мы, воины Сухэ-Батора, пили из него. Бой шел день, ночь и снова день. Четыреста наших и десять тысяч врагов. Зеленые холмы стали красными, и воды реки отяжелели от крови...

Мы стояли у родника, отмеченного белой мемориальной плитой. Пахло мятой и нагретой землей. Оголтело трещали в траве кузнечики, прощаясь с летом.

Наш «газик» остался поодаль, скрытый кустами. Лишь флажок трепетал на ветру, как маленькое пламя.

...Сюда приходят неторопливо по узкой, вытоптанной тропинке. Человеку нужно время, чтобы отойти от будничной спешки и перейти к мыслям несуетным и высоким. Каждый шаг к Золотому роднику — это шаг в прошлое, в историю, и в будущее.

Полвека назад в этих местах решалась судьба революционной Монголии. Добровольческие отряды Сухэ-Батора, разгромив белокитайские банды Суй Шу-чженя, вошли в Маймачен (ныне Алтан-Булак). Власть на освобожденной территории была передана Временному революционному правительству.

...На груди товарища Дава поблескивали ордена и медали. Он стоял очень прямо — высокий, крепкий, с твердым и добрым лицом — «наш старик», как мы называли его. Всю эту трудную поездку он был неутомим — жизнерадостный, общительный, великолепный рассказчик. Поистине хозяином чувствовал он себя — соратник и друг Сухэ-Батора, труженик, глава большой семьи.

Монголы утверждают* что морщины отражают духовный облик человека не менее, чем глаза. Есть морщины прямоты и отваги, морщины слабости и лени, морщины светлые и темные... Лицо товарища Дава избороздили благородные морщины мудрости.

Монголия встретила меня радугой. Она взметнулась над степью, одним концом упираясь в мокрый асфальт аэродрома, где отражались облака, другим в небо, как исполинский сияющий мост.

Я никогда не видела подобной радуги, и ощущение начавшихся чудес, которых, наверное, каждый ждет от путешествия, охватило меня с необычайной силой. Чувство это непрерывно нарастало, потому что все здесь было непривычно, необычно и вместе с тем как надо.

Что такое «как надо», я бы, пожалуй, объяснить затруднилась. Быть может, ощущение некой внутренней гармонии, присущей этой стране. Гармоничны здесь ^аже контрасты: телевизионная вышка и раскинувшиеся вдали юрты; залитый огнями город Дархан и таинственные тропы пустыни Гоби; могучие спокойные быки-яки с огромными серповидными рогами и шумные дети, сидящие на них...

Мы должны были проехать по маршруту, которым вождь монгольского народа Сухэ-Батор направлялся в 1921 году к Владимиру Ильичу Ленину. Нас было шестеро: товарищ Дава, журналист и поэт Дашдондог, историк Олз; чсурэн, оператор монгольского телевидения Биндэрья, шофер Мон-хочир и я.

Мы выехали из Улан-Батора при легком дождике. «Добрая примета!» — говорили провожающие. Наш «газик» с красным флажком пролетел по улицам Улан-Батора, посигналил на прощание и ушел в степь — голубую, лиловую, золотистую, сбрызнутую росой, обогретую солнцем...

Километров через тридцать Дашдондог сделал знак шоферу.

Мы остановились в степи среди небольших курганов, поросших высокой травой. Было очень тихо, лишь слегка посвистывал ветер, да гудел мохнатый шмель. Дашдондог сказал мне, указывая на курганы:

— Это могилы наших предков. Ученые говорят — им три тысячи лет. Обычай велит, отправляясь в дальний путь, почтить их память.

Мы выпили по очереди кумыс из рога' в память предков и во здравие живых. Олзийсурэн задумчиво произнес:

— А все-таки жаль, что мы не на конях, верно?

И тут произошло маленькое чудо.

Издалека послышался звук, будто множество дождинок билось о стекло. Впереди взвилось облако бурой пыли.

— Табун, — сказал Дашдондог.

Стремительный цокот нарастал. И вдруг, прорвав бурую завесу, вдали показались кони.

Гнедые, вороные, каурые — они неслись, распластавшись, словно подчиненные единому, абсолютному ритму. Их чеканные силуэты четко вырисовывались на фоне синего неба. Кони-птицы, ко-ни-ветер...

Это продолжалось несколько минут, пока табун не исчез за хопмом. Я взглянула на лица своих спутников — они были мечтательными и вдохновенными. Биндэрья медленно проговорил:

— У нас есть поговорка: «Монгол родится на коне...»

Конь занимает особое место в монгольской живописи, скульптуре, литературе. Песни и сказания, где баатару — герою неизменно сопутствует любимый конь, древние статуэтки лошадей, Наивные и стремительные, символика лошади-птицы — нечто среднее между Пегасом и Коньком-горбунком...

И особо запомнившаяся мне картина художника Цэвэгжава «Бой коней»...

...На сочной, изумрудной траве, встав на дыбы, бились два великолепных жеребца. Взвихрённые гривы, налитые кровью глаза, где ярость слилась с упоением битвой, клочья розоватой пены, бешеный напор двух мощных тел...

Буйство жизни, радость бытия — вот о чем эта картина. Вообще, монгольское изобразительное искусство, уходящее своими корнями во мглу веков, поразительно жизнелюбиво. Статуи древних богов, утонченные, ироничные, очень земные; реалистические полотна, полные солнца, ярких красок, какой-то первозданной свежести восприятия мира.

...Наш «газик» без устали поглощал километры. Впереди виднелись холмы с редкими, причудливо изогнутыми деревьями. Степной ветер, широкий, упругий (и легкий, врывался в окна кабины. Изредка на горизонте мелькала шевелящаяся масса — отара овец, а поодаль — одинокая юрта и надменно вскинувшие голову верблюды.

Увесистая черная туча вдруг закрыла небо. Ветер взметнул траву, туго ударил в стекло — и сразу на нас обрушилась водяная стена. «Дворник» не успевал отбрасывать со стекла потоки воды.

9

Предыдущая страница
Следующая страница
Информация, связанная с этой страницей:
  1. Герои изумрудного города
  2. Как шмель издает звук?

Близкие к этой страницы