Вокруг света 1975-09, страница 43

для астрономии, космогонии, материалистической философии...

Я уверен, что человек будет летать вне Земли. И вот тогда ему будет особенно необходимо все знать о метеоритах. Ведь они будут для него одной из главных опасностей. Крошечный кусочек вещества, обладающий скоростью двадцать-тридцать километров в секунду, как иголка, прошьет не только оболочку межпланетного корабля, но и любую броню!

О метеоритах Леонид Алексеевич мог говорить бесконечно. Они владели его душой, умом. Но, рассказывая о своей научной работе, посвященной поискам и изучению «иебесных камней», о создании отдела метеоритов в Минералогическом музее Академии наук, он иногда приоткрывал передо мной и другие стороны своей жизни.

— Знаете, Витторио, я ведь не со школьной скамьи стал заниматься наукой. Учительствовал. Участвовал в работе РСДРП. Мне приходилось выполнять разные поручения. Однажды дали задание — помочь бежать из тюрьмы на Южном Урале одному товарищу. Причем срочно. Приехал в тот город. Мне говорят: «Товарища надо выкрасть». — «Как это — выкрасть?» — «А вот как...»

Раз в неделю в тюрьме заключенным давали свидание. Выводили их к воротам, которые перегораживались барьером высотой по грудь. В назначенное время со двора тюрьмы охранник приводил заключенного, и можно было с ним разговаривать через оарьер под охраной двух солдат, стоявших с ружьями у ворот со стороны улицы.

«Ты пойдешь на свидание, — сказали мне. — Вот револьвер. Обезвредишь охрану. Мы тебя будем страховать. Затем поможешь выбраться за барьер нашему товарищу — и быстро на улицу. Там будет ждать извозчик».

Я подошел к воротам. Один из солдат крикнул кому-то: «Веди!» — и с полным безразличием оперся на винтовку. Другой, позевывая, подошел к нему: «Дай закурить». Нравы здесь были провинциальные! Когда же к воротам в сопровождении охранника приблизился тот заключенный — фотографию его мне показали, я схватил солдат за шивороты и стукнул их головами. Потом выдернул, как морковку, товарища из-за барьера и побежал, волоча его, к парному извозчику, выехавшему из-за угла. Мы уже настегивали лошадей, когда ошарашенный охранник добыл из кобуры револьвер и выпалил нам вслед. А солдаты так и не успели очухаться.

В общем, все удалось отлично! Мы свернули куда-то в тихую улочку, бросили экипаж и разошлись в разные стороны. Я даже не знаю имени того, которого «выдергивал».

...Леонид Алексеевич, аккуратно вытерев перо, прячет ручку в матерчатый футлярчик, закрывает журнал, потягивается, стукается головой о крышу лабаза и, чертыхнувшись, наконец обращается ко мне:

— Я решил остаться здесь. — Он снимает очки, и его небольшие темно-серые щелочки глаз смотрят на меня в упор.

— То есть... как это? — лепечут мои губы.

— А вот так, — сухо, жестко звучит его голос.

Я ничего не могу понять. Ведь мы все невероятно

устали. Больны. Вести раскопки круглых ям на болоте, которые Кулик считает кратерами от осколков метеорита, мы до заморозков не сможем. В этих ямах очень близко стоят грунтовые воды. Мы пробовали откачивать их самодельным насосом — ничего не вышло.

— Я останусь здесь один, — снова сухо, жестко

говорит Леонид Алексеевич. — Вы же раскисли, Витторио. Вы вернетесь... И...

— Нет! — прерываю я его. Обида охватывает меня. — Нет, тогда и я останусь.

— Вы вернетесь в Ленинград, — продолжает Кулик. — Расскажете академику Вернадскому, что мы сделали. Я дам официальное письмо в Академию с просьбой, нет, требованием ассигновать дополнительные средства. Вы их получите и переведете в Кеж-му. В местный исполком. Я им тоже напишу, чтобы они прислали сюда людей, продовольствие...

— Леонид Алексеевич, я не уйду. Или уйду, но вернусь.

Жесткое выражение на лице Кулика исчезло. Он улыбнулся, хохотнул. Протянул руку, схватил меня за плечо как клещами, притянул к себе.

— Этого я не мог предложить вам, Витторио, — тихо сказал он. — Это могли предложить только вы сами. Итак, отправляйтесь и возвращайтесь. От Кеж-мы.оплавляйтесь на лодке, от Стрелки на Енисее добирайтесь пароходом до Красноярска, далее на «чугунке»... Сейчас начало августа. Буду ждать до начала октября.

Я смотрел на человека, который решился добровольно стать Робинзоном «страны мертвого леса», думал о его мужестве, великой одержимостй, преданности науке. Нас, его сотрудников, людей крепких и выносливых, все же сломили трудности экспедиции. Этот неудержимый марш-бросок в пятьсот верст на подводах от Тайшета до Кежмы в апреле, когда надо было «обогнать весну», и далее от Ангары до Ванавары полтораста верст пешком в распутицу по тайге... Потом двухнедельный поход на лодках против бурных полых вод извилистых речек Чамбы и Хушмы. Более двух месяцев работы в жару и ненастье на сопках, покрытых погибшим поваленным лесом, и на колышущихся болотах под неумолчный комариный стон...

А ведь он всего только год назад совершил такое же трудное путешествие! Добрался до места, где в тайге произошла огненная катастрофа, обошел его и определил, что в окружении шатровых, конических гор лежит Большое болото и что именно отсюда, видимо, вихрь, порожденный взрывом метеорита, разметал во все стороны вековые леса. Тогда Кулик и решил, что именно здесь упали осколки «небесного скитальца» и здесь их надо искать. Но искать уже не было сил. Ни у него, ни у его спутников, да и продукты кончились. И он вернулся в Ленинград, чтобы снарядить новую экспедицию!

Утром Леонид Алексеевич вдруг решнл провожать нас.

— Добегу с вами до фактории, Витторио, — бодро сказал он. — Там попарюсь в баньке. Может быть, луком разживусь. И обратно.

На второй день тяжкого пути по бурелому, каменистым холмам и болотам я да и Алексей Кулаков почувствовали, что после привала идти не можем.

Кулик шагах в двадцати завьючивал лошадь. Кончив, он обернулся к нам:

— Подъем!.. Тронулись.

Алексей Кулаков сделал попытку подняться. Встал, пошатываясь, и снова сел.

— Однако они притомились, — сказал Сизых. — Пусть лежат. А мы проводника-тунгуса сговорим, он... VIA EST VITA

Седых не успел дого-ворить. Непостижимо iJwrvJIА""

это жизнь