Вокруг света 1975-09, страница 44

огромными шагами подбежал Леонид Алексеевич, оттолкнул в сторону Сизых и, возникнув надо мной, огромный, как памятник, заорал:

— Встать! Куры щипаные! Брандахлысты! Встать немедля!

И пошел, не оглядываясь, широко шагая, в сторону обрамленного черными пихтами распадка. Мы вскочили как встрепанные. И пошли следом за ним, спотыкаясь и пошатываясь, но с каждым шагом чувствуя себя крепче. Откуда силы взялись! Лишь горечь обиды ела глаза.

Через полчаса, поднявшись на гребень очередной волнистой гряды, Кулик остановился, дождался нас. Он улыбался.

— Здесь я уже был, — сказал он. — Вот мои затесы. — И добавил: — Обернитесь, Витторио. С этой точки в последний раз можно увидеть вершины наших гор, что вокруг Большого болота. И полюбуйтесь на долину речки Макирты. Какая красота — эти конические сопки, пирамиды вдоль нее! Кстати, они безымянны. Давайте дадим им название... Предлагайте!

Нет, невозможно было всерьез обидеться на этого человека! Лишь много лет спустя, на фронте, я до конца понял великую психологическую силу приказа командира, который по воинскому уставу положено выполнять, а не обсуждать. Тогда же, оглядывая таежные зелено-сизые дали — долина Макирты не была затронута огневым ураганом, —> я лишь подумал о том, что Леонид Алексеевич решил «провожать» нас неспроста, что он, наверное, беспокоился, дойдем ли одни благополучно.

А потом, как-то внезапно, у меня родилась название для цепи невысоких гор вдоль долины.

— Можно назвать их «Ожерелье Макирты».

Кулик преувеличенно восторженно вскинул руки...

Через двое суток на третьи мы вышли к устью

Чамбы к Подкаменной Тунгуске и к вечеру добрались до фактории «Ванавара». Теперь этот путь — напрямик от «страны мертвого леса» до первого жилья — вошел в историю многих экспедиций, побывавших там, под названием «Тропа Кулика».

Четыре небольших бревенчатых домика, магазин, склад-сарай и банька — вот и вся фактория госторга «Ванавара». Население ее, когда не подкочевы-вают эвенки, семь человек. Только после крепких заморозков они по вьючной дороге поддерживают постоянную связь с Кежмой на Ангаре.

Тихая жизнь фактории нарушена нашим приходом. Заведующий и его сотрудники топят баньку, готовят уху, пекут шаньги, тащат -к столу банки с вареньями и соленьями. Закон сибирского гостеприимства — сначала помыть а накормить гостя с дальней дороги, а потом уже посидеть с ним за чайком и всласть наговориться.

Трое суток мы отдыхаем. И вот приходит время расставания. Кулаков, Сизых и я заводим коней в большую лодку, чтобы переправить их на другой берег, грузим нехитрый багаж. Леонид Алексеевич, похохатывая по своему обыкновению, обнимает нас так, что кости трещат.

— В добрый час, Витторио! Жду в нашей заимке на Большом болоте. В начале октября.

Настроение у него отличное. Ему не придется быть одному два месяца там, в «стране мертвого леса». На фактории оказался пришедший в поисках заработка житель какого-то ангарского селенья Китьян Васильев. Он и согласился сопутствовать Кулику. Щуплый, белобрысый, вялый, парень мне не понравился. Но, как говорится, «на безрыбье»... Понимая, что новый рабочий вряд ли станет хорошим помощником, Кулик сказал: «Главное, чтобы душа живая была рядом. Будет готовить «заваруху», носить ин

42

струменты — и то ладно. На большее не рассчитываю».

Отплываем на тот берег, чтобы встать на тропу.

Пес Загря волнуется в последнюю минуту ,не меньше нас. Он никак не может понять, почему его не пустили в лодку, почему один из тех, с кем он был в тайге много дней, остается на берегу? Загря носится у кромки воды, повизгивает, хочет плыть за лодкой. Леонид Алексеевич подзывает его и берет за ухо. И стоит долго, до тех пор, пока мы не высаживаемся и, помахав шашками, не уходим в темный лес...

...Снег. Снег. Снег. Горы по долине Хушмы — белые горбы. Серое, унылое небо. Щетинится черными стволами небольшая роща сухих деревьев. А вот и домик нашей базы на реке.

Леонид Алексеевич встречает нас как родных.

— Витторио, полрошу в лабаз. Побеседуем.

В «избушке на курьих ножках» теперь тесновато в наших зимних одеждах. Но раздеться, конечно, нельзя. Мороз забирает уже крепко, по-зимнему.

Снова горит свеча на большом сундуке. Кулик облокотился на него устало. Он похудел. В отросшей бороде пробивается седина.

— Рассказывайте, Витторио, по порядку и поподробнее. Как добрались до Ленинграда, как дальше шло?

И я начинаю рассказывать.

— В Ленинграде сразу же пошел в Минералогический музей, к Вернадскому. Передал бумаги.

Леонид Алексеевич тут же прервал меня:

— Подробнее. В деталях. Как вошли... Как Владимир Иванович встретил...

Кабинет Вернадского показался мне мрачноватым. Темные шкафы по стенам, высокие окна с тяжелыми шторами, стол, заваленный книгами, большая хрустальная лампа под абажуром. Портреты.

Среднего роста, хорошо одетый старик, в очках, с небольшой седой бородкой и усами, сидел в кресле у окна и что-то разглядывал через квадратную лупу.

Я представился и протянул конверт с письмами Кулика.

— Вернадский, — тихим голосом сказал академик, неторопливо положил на подоконник лупу и какой-то кристалл, взял конверт и предложил сесть напротив.

Мне он показался утомленным и чем-то недовольным.

Несколько минут Вернадский читал письма, затем откинулся на спинку кресла и так же тихо сказал:

— Упорный человек. Но зачем же уважаемый Леонид Алексеевич так все усложняет? Остаться одному! А если мы не найдем денег, чтобы снова послать вас?

— Тогда я поеду сам!

Очки Вернадского блеснули, он поднял голову и впервые внимательно поглядел на меня.

— Вы говорите бессмыслицу, милостивый государь. Сущую бессмыслицу! Что вы сделаете в одиночку?

Действительно... Ведь у меня нет никаких возможностей собрать денег на билет и на наем лошадей, чтобы добраться до Кежмы и Ванавары...

Вернадский пожевал губами и продолжал, как бы размышляя вслух:

— Леонид Алексеевич пишет: круглые ямы в торфяниках в долине и на Большом болоте — это кратеры, образованные осколками метеорита. Он хочет произвести еще магнитометрические замеры. Впро- v чем, последние могут ничего не дать, если метеорит

был каменным, как многие. Следовательно, нужно