Вокруг света 1980-02, страница 36

бросил конец. И потащил мимо ощерившихся скал Большого Колокольного. Нас обдавало моросью, глушило ударами волн.

— Что за Борода? — крикнул я Петухову.

— Виктор Михайлович Ручьев, — сообщил штурман, приставив ладони к своим губам под цвет синих полосок тельняшки. — С ним не пропадем.

Теперь и мы сообразили, что «Формика» тянет нас за Большой Колокольный. Но странно, волны становятся меньше, свист ветра тише. Петухов объяснил, что заходим в бухту Бабушка, недоступную култу-ку, и тут же стал возбужденно рассказывать о капитане «Формики».

Виктор Ручьев, оказалось, жил в Котах, чистенькой деревушке на Байкале. Молодой ученый командовал отдельной микробиологической лабораторией, а вся она помещалась на доре, которая вытягивала теперь нас из ада.

— Он ее у рыбаков получил на Ольхоне, дорку-то, как ненужную после запрета на омуль, — напрягал глотку Петухов. — Виктор своими руками отремонтировал и отделал всю. Внутрь зайдешь — музей, да и только... Видели бы, что у него дома делается. Водопровод, ванная — все сам, своими руками... В подполье суслики живут ручные, на чердаке белки-летяги гнездо свили, косули к дому запросто приходят. Легенду прямо рассказывают, как медведица приводила к нему медвежонка вытащить занозу из нагноившейся лапы...

— А что за название такое — «Формика»?

— Кто его знает? — Петухов по-ребячьи замигал белесыми ресницами. — Сколько плавал, а такого чудного названия не встречал.

— Раньше в таком случае названия в святцы заносили, — проговорил Пилипенко.

•— И нам пора заводить два списка, — подхватил я. — Один светлый, другой — черный!

Шум волн стихал. Капитан «Формики» положил свою лодку на правый борт. И мы проскользнули в соседнюю бухту. Бабушка для култу-ка действительно была недосягаема. Здесь же, на якоре, спокойно стоял «Рубин». Капитан жадно перебирал сеть — за ней-то он и помчался. Увидев нас, капитан «Рубина» юркнул в рубку, и катер ринулся в штормующее море.

Мы помахали вслед кулаками.

— Что у вас вышло? — затрубил в рупор капитан «Формики». Он прижал свою дору к нашей, подал еще один конец, бросил якорь и ступил к нам на палубу.

— Дизель чего-то барахлит, — объяснил Петухов. — А этот... с «Рубина» кинул нас через корму.

— Он не байкальский, — сурово

ответил капитан «Формики». — Городской этот тип, из Иркутска. А вы тоже хороши... С таким дизелем по Байкалу... Это же море как-никак.

— Дизель-то новый, — сказал Пилипенко, соскребая мазут со щеки, — не обкатан еще...

— Хорошенькая обкатка, — хмыкнул Ручьев в бороду цвета сосновой коры, — под култучком... А если б «горная» налетела? Кранты?! Ах, Петухов, Петухов, никак не хочешь считаться с Байкалом.

— Да мне никакая сарма не страшна, — загорячился наш штурман. — Подумаешь, култук... Да я на Тихом...

— Я тоже с Тихим знаком, — перебил его капитан «Формики». — Там, если хочешь, волна другая. Здесь короче, и сильнее удар.

— Да, если бы не суденышко со странным именем, — включился я в разговор, — была бы история...

— По-латыни «формика» — муравей, — ответил Ручьев. — Мы труженики, как и муравьи. Ну, давайте-ка посмотрим ваш дизель, горе-мо-реходы... — Ручьев пошел на свою «Формику» за инструментами.

Оь как-то странно переставлял ноги. Словно это были протезы и хозяин недавно обучился ходить на них.

Пилипенко, понаблюдав за его походкой, процедил с грустной улыбкой.

— Битый небитого вывез...

— Может, нам вернуться и стать на капремонт? — сказал я.

— Подремонтируемся сейчас, будь здоров, — успокоил Петухов. — Не руки, а золото у. Виктора Михайловича.

Виктор вернулся, неуклюже потоптался возле нашего дизеля и постучал по нему ключом.

— Так, значит, и вы хотите писать о Байкале. Читал я уже немало, — наконец произнес Виктор. — Толку-то... Похоже, рано или поздно все равно изменится режим бассейна... Дело даже не в целлюлозном комбинате. А вообще в агрессивности человека по отношению к природе. Еще десять лет назад на этих берегах только медведи бродили. Теперь турист проник всюду. На северной стороне редко где не встретишь консервную банку. Выжигают тайгу. А за туристом идет строитель... Чтобы изменить режим такого озера, хватит ко всему прочему двух целлюлозных заводов. И тогда прощай, Байкал, священное море! Вымрет вся его уникальная фауна, омуля и хариуса вытеснит сорная рыба...

— Мало ли какие ошибки можно допустить, — настаивал Пилипенко. — Не поздно исправить. Надо только доказать, что это действительно так...

— Доказывали сто раз, — фыркнул Ручьев. — В газетах было много статей за и против. Да и что вы мо

жете понять в тончайших процессах?

— Все же разбираемся кое в чем, — в ответ заметил Пилипенко. — Геннадий в геологии...

— Леонард может посчитать, во что обойдутся народному хозяйству убытки, связанные с загрязнением водоема, — подхватил я. — У него диплом экономиста.

— И мы кое-что умеем, — добавил Петухов, сводя волосатые кулаки.

— Ну, уговорили.. — рассмеялся Ручьев. — Молодцы, хоть настаиваете от души. Есть надежда, в самом деле сделаетесь Байкалу нечужими. Я ведь тоже не сразу стал на его сторону...

И Ручьев рассказал, что сам с детства любил природу и тянулся к ее изучению. Успешно закончил биофак Иркутского университета. С мальчишеской радостью приехал по назначению на Байкал. Но как специалист долго не мог определиться — в каком, самом нужном для озера, направлении работать.

— Дизель я вам помогу перебрать, — заключил Ручьев, — а о работе что рассказывать? Мое дело — инфузории. А они газете никакой сенсации не принесут: мелкие, посредственные, ничтожные...

Не дожидаясь возражения, Ручьев ссутулился над нашим двигателем и начал орудовать ключом. Скоро мы все перемазались в масле и солярке. Я откачивал воду и следил, чтобы гайки не скатились за борт. А Пилипенко и Петухов помогали Ручьеву снимать крышку.

И заскрежетали суставы нашего двигателя. Руки биолога двигались с размеренностью и чуткостью настройщика роялей. И отрегулированный дизель в конце концов заревел, будто соскучился по настоящей работе. Ручьев смахнул с бороды маслянистые катышки.

— Ну, можно плыть дальше. Но лучше переждать култук. Приглашаю вас к себе на чай.

Ручьев как-то по-журавлиному вновь перешагнул на свое судно.

В кубрике «Формики» оказалось уютно, как в кают-компании на добротном судне. Вдоль стен были надстроены деревянные койки, на которых пузырились надувные матрасы. На столике — бинокуляр, реферат на английском языке, рядом со столом — черный ящик самодельного термостата. В углу серебрилась миниатюрная железная печка, выкрашенная краской.

— Сейчас мы чаек быстро сварганим. — Ручьев загремел чайником. — Со специями таежными, полезными, надежными.

— А может, чего-нибудь покрепче ради такого случая? — предложил Пилипенко. — У нас где-то был спирт: жена сунула для растирания.

— Нет, братцы, вы как хотите, а я

34