Вокруг света 1980-05, страница 46

ми. Исполнительницы из Сланцев, наоборот, были горделивы и сдержанны, отличались мягкой и чистой манерой пения. Хор из села Пчева пел и двигался одновременно, плечами поводил жеманно, не певицы — лампы . под абажурами. А женщины деревни Мотохово проявили себя как незаурядные комические артистки. Правда, поначалу казалось, что они просто не готовы к выступлению — и голоса у них «не бежали», и ноги скакали невпопад, и гармонист, как всегда, подгулял. Но потом выяснилось, что это тонко отрепетированный трюк, в котором каждый исполнитель раскрывался по-своему. Мотохов-ские бабушки показали элементы народного шутовского игрища в сопровождении плясовой песни, и это было своеобразной ярелюдией к главному событию фестиваля, которое проводилось в 30 километрах от Киришей — в деревне Горчакове.

Шоссе было накатанным и ровным, и наш ЛиАЗ бежал без всяких усилий, ведя за собой, как на веревочке, еще три автобуса с гостями фестиваля.

Мы уже подъезжали к Горчакову, когда из-за горизонта выкатилось мутное солнце. Оно застряло на острых пиках елей, и вся дорога, снега вокруг заискрились в красноватых блестках. Сам воздух, казалось, был соткан из тончайшей розовой пыли.

Не успели мы обрадоваться солнцу, как ЛиАЗ вдруг остановился, и по его железной обшивке забарабанили чьи-то дюжие кулаки. «Выкуп давайте, без выкупа не выпустим», — услышал я удалые и звонкие голоса. Все в автобусе заулыбались. «Приехали, товарищи, — объявила, вставая, Антонина Григорьевна. — Первая застава!» Водитель открыл двери, и мы высыпали на мороз.

Вокруг оглушительно ревели гармони, неслись визгливые частушки, притоптывали табуны валенок и сапожек... На расчищенном от снега придорожном пятачке разыгрывался один из древнейших народных земледельческих праздников — театрализованная святочная игра. Святки издревле завершали старый и открывали новый год у восточных славян. От того, каков будет год, зависело благополучие древнего земледельца. С помощью разных обрядов, заклинаний и магических действий люди пытались повлиять на будущее, заручиться поддержкой солнца, чтобы собрать летом хороший урожай.

Пестро одетая, орущая, диковинная толпа горчаковцев накатила на нас, как прибой. Растормошила, раздергала, бросила в пляс: «Эх, пятка-носок, дайте сала кусок».

Сочные пятна разноцветных лент и платков пламенели на фоне розовых несмятых снегов. И вот уже снова заиграли-завздыхали гармони, и понеслась впереди праздничного шествия импровизированная частушка — «откуп»:

Я девчонка боевая Ленинградской области. Завлеку, гулять не буду — У мня хватит совести.

Ее спела-прокричала кургузая, преклонных лет старушка из Под-порожского района, одна из заводил местного хора. По-детски озорная, она разрумянилась, подбадривая толпу. Морщины светились торжеством. Под шумный восторг гостей она исполнила свою «коронную»:

Говорят, что я старуха, А мне все не верится. Да какая ж я старуха — Все во мне шевелится!

Только сейчас я обратил внимание на толпу ряженых: волк, петух, овца, цыган, два негра — все, как положено на святочном гулянии. На одном из артистов даже табличка болталась с надписью : «Медведь-овсянник, любит мед и медовуху тоже».

Древний обычай ходить в святки по улицам, «машкарадить», «цыганить», требовать выкупа до сих пор бытует в некоторых селах Северо-Запада. Старые женщины и мужчины надевают худую одежду, вывернутые шерстью наверх шубы, напяливают маски лубяные, изображая животных, чертей и прочую «домовую, лесную и водяную нечистую силу». Ряженым «вставляют» зубы из картошки, вымазывают лица до неузнаваемости сажей, привешивают бороды мочальные, сзади приделывают горбы и хвосты. В таком виде те обычно стучатся в дом и «цыганят»: «Мы — люди бедные, сдалеку приезжие, устали, есть захотели, подайте чего-нибудь». Если хозяева поскупятся, ряженые и осердиться могут: «Не подадите пирога, сведем корову за рога...» Но чаще всего им не отказывают в угощении, и они пляшут припевая: «Радуйся, душа, ликуй, брюхо!»

От одной «заставы» до другой примерно километр. Со свистом и частушкой, с лихой каленой припевкой катили по дороге веселые ватаги ряженых горчаковцев и ряженых гостей, бабушки-певицы и бабушки-плясуньи.

При подходе ко второй заставе встретили расписную тройку. Полоща по ветру лентами, соря бумажными лепестками цветов, кони круто остановились перед нашим шествием, и с возка попрыгали скоморохи. Одни из них песни потешные распевали, другие дурачи

лись, кидались снежками, третьи в дудки камышовые дудели и в бубны детские били, а иные кувырканьем народ развлекали. Ряженые и плясуны в озорстве им добрыми помощниками были.

Один из скоморохов, маленький парень с задиристым чубом и рыжими глазами, в кумачовой рубахе с белыми петухами орал во все горло:

Все ребята как ребята, Только я, как пузырек. Завалился раз в канаву, Даже трактор не берет.

В это время в толпе послышались громкие выкрики: «Паять, лудить, самовары чинить!» Ряды закачались под напором. В центр круга выскочил паяльщик, увешанный ржавыми самоварными трубами, чайниками и лошадиными дугами. Он толкал впереди себя «музыкальную корову», обутую в берестяные галоши, а под руку вел страшную «кикимору лесную». Она свистела, плясала и прищелкивала одновременно, а когда частушку завела, я по голосу узнал Клавдию Петровну Белянко, директора Дома культуры деревни Белая.

— А вас как зовут, товарищ паяльщик? — спросил я.

— Анна Алексеевна Дворников ва, — сказал «паяльщик», крепко схватил меня за руку и потащил в круг, припевая:

Брови черные не смоешь, Губы красны не сотрешь. Мой характер не узнаешь, Пока замуж не возьмешь.

...Длинное шествие — с шутками, хороводами, играми — прошло через три «заставы» всю деревню насквозь и остановилось у Горча-ковского Дома культуры. Здесь запалили огромный костер, вынесли горячие самовары, пироги, капусту с картошкой — и снова задвигались хороводы, забренчали колокольцы на тройках, Снова заревели гармони и завизжали частушки, перекатываясь от избы к избе, снова замелькали на снегу войлочные подметки и каблуки, вздымая морозную пыль.

Гости и хозяева шли деревенской улицей, пританцовывая и запевая общие песни. Усиленные морозом, громко звенели голоса, наряднее смотрелись узоры на платьях и платках — это был устоявшийся в веках народный спектакль, подлинное народное веселье...

— Свадьба едет! — закричал кто-то из ряженых. И все шествие враз остановилось, ожидая звенящий бубенцами деревенский свадебный кортеж. Женщины в голубых кокошниках, согнувшись в полупоклоне, завели песню: «Люди живут, как цветы цветут...»

Ленинградская область

44