Вокруг света 1980-05, страница 48

Аниюиеву плиту — этот интернациональный памятник северного мореплавания. Надо было обследовать ее, определить принадлежность и возраст надписей, не вошедших ранее в описания, но зафиксированных отчасти на снимках, сделанных столетие назад по указанию архангельского вице-губернатора Д. Н. Островского, волею судеб попавшего на островок.

...Шлюпка подошла к узкой полосе галечникового пляжа, обрамлявшего южную часть островка. По густой поросли трав, чередующейся с выходами темного глинистого сланца, поднимаемся на венчающую островок возвышенность; осиливаем ее и оказываемся на отлого спускающемся к берегу северо-восточном склоне. И здесь, на просторном плоском прямоугольнике камня, как будто бы специально окруженном невысокими, по пояс, отвесными стенками, видим множество вырезанных в податливом сланце надписей, вензелей, сердец. Различаю знакомое по публикациям Миддендорфа и Фрииса подобие геральдического знака Якоба Хансена, неподалеку — запомнившийся по фотографиям Островского сложный вензель Ионаса Якобсена. Здесь — многие десятки имен и дат, то выцарапанных с поспешной небрежностью, то исполненных с необычайным тщанием и искусством. Останавливаемся у одной надписи, спешим к другой, торопливо вглядываемся в третью...

Нет, так нельзя. Необходима система. Как и при археологических раскопках, делим плиту на квадраты и тщательно, одну за другой переносим на бумагу надписи и даты. Самые древние из них — в верхней части нижней половины плиты: «Бе-рент Гундерсен». И даты посещения острова: «1595, 1596, 1597, 1610, 1611, 1615». Высеченная поблизости надпись, помимо даты и имени, имеет текст. Если немного отклониться от формального перевода, понять можно так: 1780 год, Ханс Михельсон из Фленсбурга бороздил эти воды в течение 26 лет.

Вскоре поблизости были найдены и другие, до сих пор неизвестные надписи: Ханса Ибсена, побывавшего здесь шесть раз — с 1684 по 1690 год; Люргена Клаусена, посетившего остров в 1688 году; Карстена Бергера, напротив имени которого значились 1691, 1692, 1703 и 1704 годы; Ханса Марксена и Ниса Хансена из шлезвигского города Фленсбурга, входившего в то время, как и вся провинция, в состав Датского королевства.

Большое число автографов на камне принадлежало морякам и торговцам из другого шлезвигского городка — Зондер-борга: Петеру Кнутсену, Иену Лоренсу, Юргену Бойзену. В сочетании с именами были отмечены названия и других населенных пунктов древнего Датского королевства: Хандерслева, Абенры, Ринкенеса и собственно датского городка-гавани Ска-гена, расположенного на самой оконечности Ютландского полуострова. Из 45 выявленных нами надписей, оставленных на Аникиевой плите, более половины принадлежало «флексбургерам», как называли тогда выходцев из южных провинций королевства независимо от того, из какого города они происходили. Судя по выбитым на камне датам, период плаваний «фленсбургеров» к берегам Мурмана охва

тывал время с 1595 по 1709 год, причем наибольшее число посещений падает между 1684 и 1698 годами.

Чем объяснить такое большое число визитов «фленсбургеров» на островок?

Когда в середине XVI века Англия завязала активные экономические отношения с Московией на севере, привилегией плавания в Двинскую землю, в Холмогоры, пользовались исключительно торговые дома этой страны. Датские, голландские, норвежские же купцы вынуждены были искать иные пути торговли в северных водах. Именно тогда «датские немцы», как называли поморы выходцев из Шлезвига, устремились к берегам Рыбачьего и Кольского полуостровов. В Вайда-губе, в Цып-Наво-локе, в губе Корабельной, а позднее в Коле «фленсбургеры» продавали ткани, оружие, посуду и везли обратно в трюмах своих кораблей товары рыбного и звериного промысла. Направляясь в Корабельную губу или Колу, их суда в штормовую погоду надолго останавливались под прикрытием Цып-Наволока. И купцы и моряки, прослышав про удивительную плиту, съезжали на Аникиев, чтобы оставить там и свое имя.

У берегов Финмаркена и Мурмана возникла острая конкуренция между «фленсбургерами» и норвежцами, преимущественно бергенскими купцами. Соблюдая свои экономические интересы, норвежцы в конце концов запретили плавание и торговлю в прибрежных водах всем прочим кораблям Западной Европы...

И когда я после окончания экспедиции послал список дат посещения Аникиева острова «фленсбургерами» хранителю музея в Тромсё профессору П. Симонсену, тот с изумлением отметил, что большинство более поздних дат «относится к периоду, который не указан в письменных источниках. Это время, когда «фленсбургеры», как предполагают, не плавали в те воды. После 1681 года им не позволяли это делать, но становится совершенно очевидно — они делали это».

...Пришедшая с моря пелена мороси сменилась зарядами мокрого снега и дождя. Ничего не поделаешь: большинство дат свидетельствует о посещении острова в июне или июле, а сейчас середина сентября. Побывавший на Мурмане в конце XVIII столетия известный русский натуралист Н. Я. Озерецковский, видимо, не без основания восхищался здешними летними пейзажами и видом ночного солнечного неба. «На скалистом сем острову летние ночи бывают наипрекраснейшими, — писал он. — Нельзя их препровождать во сне, когда солнце на горизонте стоящее облаками бывает не

закрыто. В такие ночи простыми глазами на сие прекрасное светило безвредно смотреть можно, нет, кажется, в природе величественней сего зрелища».

Но сегодня это «прекрасное светило» далеко, и, кутаясь в предусмотрительно захваченные тулупы, мы продолжаем исследовать плиту. Наряду с датскими именами много имен норвежских и шведских. Судя по месту, которое эти надписи занимают в соседстве с именами «фленсбур-геров», они не слишком древние.

Ближе к северному срезу плиты мое внимание удержала тонкая изящная вязь славянского письма. «Лета 7158 года горевал Гришка Дудин...»

Дудины — известная поморская, точнее, холмогорская семья. Жили Дудины по соседству с Ломоносовыми, на том же Курострове. Но год рождения Ломоносова — 1711-й, Гришка же Дудин горевал на островке в 7158-м, то есть в 1650-м, за 61 год до рождения своего великого земляка.

Среди множества разновременных надписей мы отыскали и новые, неизвестные ранее- имена поморских мореходов. Вот неподалеку от очередного вырезанного в сланце обширного сердца, принадлежащего, судя по подписи, некоему Шульцу из Ли-бавы, проступают четкие линии русского письма: «Стоялъ Антонъ Попов 1788».

А дальше еще одна надпись, некрупная, четкая, изящным полууставом: «1794 году онефсий гражданинъ Павел Агапитовъ стоял съ 22 июня до 7 июля».

И еще имена, высеченные на камне: «шк. Яков Константинов, шки. Тюлев».

Поморы, плававшие по этим морям, были шкиперами, корщиками направлявшими свои шняки и ёлы навстречу бегущей от самого полюса ледяной океанской волне. И пришли они, как говорит каменный текст, из Онеги, Сумы, Кеми, с Му^ьюга и, конечно, из Колы...

XVII—XVIII столетия — время высших достижений, поразительного взлета искусства поморского мореплавания. Жители Поморья строили тогда самые совершенные, специально приспособленные для ледовых плаваний суда — те, что, по свидетельству иностранцев, «шли быстрее английских». Первооткрыватель Аникиевой плиты адмирал М. Ф. Рейне-ке писал, что поморские мореходы «наизусть помнят румб и расстояние между промысловыми местами. Многие имеют рукописные лоции карт, самими ими или опытнейшими кормщиками составленные по памяти».

В закопченной промысловой избе, при свете тусклого жирника, внося

Экспедиция уходит в поиск

¹ В живой речи кольских поморов старший на лодке назывался «корщиком».