Вокруг света 1980-09, страница 49

ни обнимаются взволнованно и крепко, словно не видели друг друга много лет, хотя на прошлой неделе оба участвовали в заседании Союза борцов антифашистского сопротивления. Там и было решено, что именно они — Франсиско Мигель и Мануэль Ал-педринья — вылетят в Республику Островов Зеленого Мыса, чтобы доставить оттуда в Лиссабон останки португальских патриотов, замученных фашистами в Таррафале.

...Они обнимаются, похлопывая друг друга по плечам, а вокруг почтительно молчат представители правительства молодой республики, столичного комитета партии ПАИГК, ветераны национально-освободительного движения островов, антифашисты, журналисты, собравшиеся в этот жаркий февральский день семьдесят восьмого года в столичном аэропорту.

В Таррафал, поселок на северном берегу острова Сантьяго, в семидесяти километрах от столицы республики города Прая, сразу же поехать не удалось. Португальских гостей приглашают на обед в маленькую гостиницу на берегу океана. Кабовердианос (так называют себя граждане этой республики) помогут отправить в Португалию останки ее славных сынов. И мы, два советских журналиста, прилетевшие из Лиссабона, знакомимся с ними тоже.

Рядом за столом сидит Линеу Миранда, высокий, смуглый, с лысеющим лбом, седыми висками. О чем бы он ни говорил, его взгляд, лукаво проскальзывающий поверх стареньких очков, светится улыбкой.

Линеу был самым последним заключенным кабовердиано, выпущенным из Таррафала.

— Двадцать пятого апреля 1974 года нас построили на вечернюю поверку. Вдруг появляется начальник лагеря, встает перед строем, оглядывает нас и говорит: «Сегодня в Лиссабоне произошли важные события. Вооруженные силы сместили правительство. Я официально сообщаю вам об этом. И еще сообщаю, что жду инструкций из Лиссабона». «Инструкции» пришли уже через несколько часов: «Освободить всех!» Всех и освободили. Кроме меня. Меня начальник лагеря считал особо опасным преступником. И решил еще раз посоветоваться с новой властью. Я вышел из лагеря последним. Было это Первого мая семьдесят четвертого года, в два часа дня.

Линеу закуривает и, окутавшись сизым дымом, словно уходит...

— ...Кофе? — спрашивает официант у Линеу, возвращая его в зал.

Пьем кофе, Франсиско нервно поглядывает на часы, Алпедринья шепчет, что пора бы и выезжать. Машины готовы: вот они шелестят за окном по гравию.

Сначала путь идет через городок Прая, а потом — через весь остров — к Таррафалу.

Удивительно, что эти края до сих пор не открыты еще для съемок фантастических кинофильмов. Вряд ли где-либо еще на нашей планете найдется столь подходящая натура для съемки любых космических — лунных ли, марсианских — ландшафтов. Поэтическое имя архипелага — Острова Зеленого Мыса — вовсе ни при чем: здесь нет и намека на какую бы то ни было зелень. Всюду, куда ни посмотришь, только черный цвет. Камни черные, пыль черная. Черная, застывшая после ка-кого-то доисторического извержения пемза вулканической лавы.

Линеу говорит, что последние дожди прошли здесь десять лет назад. Десять лет без дождя! В субтропиках! Неудивительно, что даже привыкшие к любому зною агавы, сиротливо торчащие по обочинам дороги, превратились в рахитичные желтые соломинки.

Черная равнина, за ней серые, черные и иссиня-черные горы.

И вдруг при въезде в долину речки, сбегающей по отрогам холмов к морю, в лицо бьет свежесть, а глаза ослепляет пронзительная зелень пальм. Машина останавливается. Выходим, изумленные трансформацией марсианского пейзажа в сады Эдема.

— Когда-то и здесь были камни и песок, — говорит Линеу. — Но работавший на острове португальский инженер Алмейда Энрикеш обнаружил глубоко под землей артезианские воды. Энрикеш утаил свое открытие и начал потихоньку прибирать к рукам эту долину: за мизерную плату брал крестьянские наделы «в аренду» до двухтысячного года. Поскольку земля здесь была практически бесплодна, крестьяне без особых сожалений расставались с ней. А там, где возникали проблемы, на помощь Энрикешу приходили колониальные власти или даже ПИДЕ. Когда у него в руках оказалась вся долина, он выписал оборудование, пробил скважины и превратил свое поместье в оазис. Да еще и нанял за гроши тех, кто раньше владел этой землей. После 25 апреля мы выслали его в Лиссабон.

За первым же поворотом дороги сады Эдема исчезают. Словно их никогда и не было. Словно они нам почудились, как мираж в черной пустыне. Опять камни, опять горы, сухие агавы и голодные, костлявые козы, бредущие вдоль дороги.

Через час с небольшим впереди показывается коричневая гора. Дорога уходит от побережья, спускается в долину, пересекает русло высохшего ручья. Полуодетые и совсем голые ребятишки радостно кидаются к нашим машинам. Еще через не

сколько минут мы оказываемся в поселке. Это и есть Таррафал.

Маленькие домики стоят на самом берегу океана у подножия коричневой горы с нежным именем Грасио* за — Стройная. Она похожа на приникшего к воде плезиозавра: туловище массивное, неповоротливое, узкая длинная шейка и маленькая головка. На этом мысу-«головке», дополняя сходство с древним зверем, горит в вечернем тумане глаз маяка.

Франсиско и Мануэль решают отправиться в лагерь. Очень хотелось бы снять момент, когда оба они, бывшие узники Таррафала, спустя четверть века впервые войдут на его территорию уже свободными людьми. Но уже темно, на съемку нет надежды. И мы просто идем вместе с ними, чтобы присутствовать при этом, без преувеличения говоря, историческом событии.

Мы оказались у ворот Таррафала Ш тот день и в тот миг, когда в них входили первый и последний из португальских узников этого лагеря.

Мануэль Алпедринья — человек, который вместе со ста сорока девятью другими узниками вошел в Таррафал в день его открытия: 29 октября 1936 года. А вышел толысо двенадцать лет спустя. И Франсиско Мигель, пробывший в лагере девять лет и последним из португальцев покинувший Таррафал 26 января 1954 года. Ни тот, ни другой с тех пор не были здесь.

...Уже совсем ночь, но ярко светит луна. Мы едем в «джипе» по неровно мощенной булыжником дороге. В свете фар мелькают силуэты людей на обочине — возвращаются из поселка по своим горным селениям кабовердианос.

Справа от дороги показалась серая в лунном свете стена. «Джип» поворачивает к ней, мы проезжаем арку с поднятым шлагбаумом и еще метров через сто останавливаемся у ворот.

«Тот, кто входит в эти ворота, теряет все свои права. У него остаются только обязанности», — философски изрек первый комендант лагеря Мануэль дос Рейс, обращаясь в октябре 1936 года к первой группе доставленных сюда заключенных. Фашйст, склонный к афоризмам, взял на вооружение еще одно изречение: «Кто прибывает в Таррафал, прибывает, чтобы здесь умереть». Эта мысль очень понравилась и лагерному врачу Эсмералдо Пайс Пра-та, любившему повторять заключенным: «Я здесь не для того, чтобы лечить вас, а для того, чтобы выписывать свидетельства о смерти».

Но это было сорок с лишним лет назад. А сейчас мы смотрим, как Франсиско и Мануэль подходят к воротам и юный парнишка с красной повязкой дежурного офицера отдает им честь. По ту сторону сте

47