Вокруг света 1980-09, страница 50

ны слышны звонкие мальчишечьи голоса. Мы уже знаем, что в бывшем лагере смерти разместился теперь учебный центр вооруженных сил республики. Сейчас у ребят личное время — час отдыха перед сном. Франсиско и Мануэль проходят мимо часового на территорию, и их окружает шумная разноголосая толпа парней, самому старшему из которых не дашь и двадцати. Скорбность встречи смягчена волной доброжелательности.

А эти двое, кажется забыв обо всем, идут между бараками, спешат, оглядываются, узнавая и не узнавая, споря и жестикулируя.

— Там, где сейчас солдатская кухня, я сидел в пятьдесят четвертом, — говорит Франсиско Мигель, хватая Мануэля за рукав.

— А ты помнишь, как мы сажали эти деревья? — тащит его в другую сторону Мануэль. — И никто не верил, что они выживут и вырастут.

— А фрижидейра? Где же фрижи-дейра?

«Фрижидейра» означает «жаровня». Все мы, бредущие нестройной группой за Франсиско и Мануэлем, переглядываемся, пытаясь понять, о чем идет речь. Линеу поясняет, что «жаровней» именовался карцер, бетонный куб небольших размеров, куда набивали провинившихся заключенных. От тропического зноя карцер раскалялся так, что узники действительно чувствовали себя там, внутри, как в жаровне.

О том, как жили люди в этом лагере, рассказывает книга воспоминаний «Таррафал. Свидетельства». Если бы не существовало никаких иных свидетельств преступлений фашизма, одной этой книги было бы достаточно, чтобы вынести самые тяжелые приговоры не только надсмотрщикам, палачам, охранникам, работавшим в этом лагере смерти, но и главарям режима, узаконившего эту изощренную и безжалостную систе

му унижения человеческого достоинства, изуверского физического уничтожения борцов за свободу.

Рисунки, открывающие книгу «Таррафал» и воспроизводящие облик лагеря тридцать шестого года, уже сами по себе дают наглядное представление о «нормальных условиях функционирования» этого лагеря смерти, ничем не уступающего, если не считать количества заключенных и отсутствиг газовых камер, Майда-неку, Треблинке или Освенциму.

Из книги «Таррафал. Свидетель-

«...Черная пустыня. Обнесенный колючей проволокой прямоугольник размером двести на сто пятьдесят метров. Двадцать бараков из брезента. Не существовало тогда ни больницы, ни медпункта, ни столовой.

Воду доставали из колодца метрах в семистах от лагеря. У колодца собирались женщины и дети. Они приходили с бидонами издалека, брали воду и возвращались в свои деревни. Колодец был неглубокий. Вода, которую доставали в ведрах, вытаскивая их веревкой, выливалась, струилась по ногам женщин, обезображенным язвами, и вновь падала в колодец. Он был к тому же загрязнен экскрементами коз и ослов, которые приходили к колодцу на водопой. Когда шли дожди, потоки, несущцеся с гор, несли с собой трупы дохлых собак, крыс. Колодец находился на пути этих потоков, и вместе с его водой мы пили всю эту грязь, сбегавшую с гор к океану».

«...Лагерь просыпался в пять часов утра. Часовой у ворот десять раз ударял по куску рельса, подвешенному на проволоке. Еще не успевали затихнуть звуки металла, а второй часовой уже обходил бараки, стуча в двери:

— Подъем! Поживее!

Мы прыгали с кроватей, натягива-

Воды на острове мало... К колодцу приходится идти издалека.

ли брюки, обували башмаки — у /со* го они были — и спешили в туалет. Мылись тряпками, которые служили нам и полотенцами...

В пять тридцать снова гремели удары в рельс. Это был сигнал на завтрак.

В шесть часов раздавалась команда на первое построение. Перед нами появлялся начальник караула, окруженный охранниками.

— Головные уборы долой!

Так приветствовали не только коменданта лагеря, начальника караула, но и часовых, офицеров и солдат.

Мы сопротивлялись. Мы чувствовали себя униженными. Когда настали самые тяжелые времена, даже отказ снять соломенную шляпу означал много дней «жаровни», которая тут же назначалась охранником.

Когда по дороге на работу колонна встречалась с ослом, кто-нибудь из нас командовал:

— Головные уборы долой! Осел тоже человек!

И смеялись, когда осел ревел, словно отвечая нам.

После построения и приветствия охранников начиналось распределение по бригадам.

— Бригада в каменоломню!

— Бригада за водой!

— Бригада на дорогу!»

...Я видел эту каменоломню километрах в полутора от лагеря. Мы пришли туда с Франсиско Мигелем и Мануэлем Алпедринья на следующий день. В их глазах стояли трагичные картины прошлого. Зной. Солнце, от которого нет спасения. Худые как скелеты, доведенные до последней стадии изнеможения люди вяло взмахивали мотыгами. «Бодрей! Бодрей!» — покрикивает покуривающий сигарету охранник. Песок скрипит на зубах. Пот выедает глаза.

48