Вокруг света 1980-10, страница 42

ему как-то. ближе... Он снял фуражку, стряхнул, но больше не надел. Его светлые волосы тут же взмокли, стали жиденькими. Глядя на него, я тоже скинул капюшон и сразу почувствовал облегчение... Так мы шли молча, прошли поле и снова оказались в просеке между ровными кромками более густого и спелого леса.

Я думал о том, куда же все-таки ведет меня лесник и долго ли еще идти нам, и меня осенила странная догадка: может, весь секрет нашей прогулки в лес кроется в дожде? Жизнь на природе наделяет таких людей, как Витас, особым пониманием смысла своих поступков. И в то же время, прикидывал я, он ведь не сразу предложил мне сходить в лес... Как ни крутил я, выходило, что именно этот дождливый день напомнил ему то, о чем он собирался поведать мне. «Он — мечтатель!» — чуть было не крикнул я и снова вспомнил Альфонса-са Матузявичуса, его слова, когда он заочно знакомил меня с Вита-сом Сташкявичюсом. Альфонсас говорил, что лесник, вырыв недалеко от своего дома водоем для зверей, оставил островок, посадил на нем черемуху, построил причальчик, а раз так, то и лодку сшил, хотя она для такого маленького озерка ни к чему. Напустил в водоем карпов, а на островке расставил пенечки для гостей своих. И даже песок доставил, улыбался Матузявичус, мол, и пляж есть...

Он же мне рассказал, как лесник Витас приручил дикого кабана, отвез ненадолго в колхозный свинарник, и через сто десять дней, в апреле этого года, кабаниха родила светлого поросенка.

Слушая его, я поначалу с трудом улавливал, с иронией говорил он или с уважением. Но как ни вслушивался в его речь, получалось: за доброй иронией скрывалось желание говорить о стиле жизни человека, о том, что склонность к мечте находится в близком соседстве с обыденным, повседневным. И еще... Витас однажды огляделся вокруг и понял, что, для того чтобы брать от природы, надо человеку отдать ей неизмеримо больше... А касаясь нашей суетной городской жизни, Матузявичус проводил грань между нами и лесником, но предпочтение отдавал стилю жизни Витаса Сташкяви-чюса...

По лицу лесника струилась вода, а он шел, высоко подняв голову, изредка щурил глаза, и тогда его сухое холодное лицо казалось вдохновенным и строгим.

— Витас, — спросил я его прямо, — вы собираетесь что-то показать в лесу?

Он уставился на меня колючи-iMH глазами.

— Вы торопитесь. Я думаю, как это случилось... — А еще через несколько шагов, когда мы уже входили в лес, сказал:

— Мне тогда, в сорок третьем году, было девять лет...

Ступили в лес и сразу оказались по колено в воде, а сверху, в сумрачном свете дождь давил сплошной стеной — стоило дотронуться или задеть ветку, как поток воды удваивался.

— Здесь, недалеко в лесу, у нас было около половины гектара земли, — говорил спокойно Витас, — сажали мы там картошку, сеяли рожь... Помню, мы с отцом свозили туда навоз и возвращались домой. Мать встретила у калитки, сказала, что у нас в доме какие-то люди... Когда мы вошли, все встали, поздоровались. «Вы лесник? — спросил один из них. — Будем знакомы, меня зовут Женя». Остальные тоже назвались: Вася, Сережа... теперь уже всех не помню. Восемь человек насчитал я тогда, все в плащпалатках с нарисованными на них листьями. Женя оказался капитаном Руден-ко — это потом я узнал. «Мы русские партизаны, — сказал он, — будем на вашем участке...» — Витас приумолк и добавил: — Думаю, они были военными, и забросили их со стороны Белоруссии...

Лесник вел меня прямо, не выбирая дороги, как если бы прогулка в лес была только наслаждением: надо вроде бы обойти болотце, уйти в сторону, но нет, идет, не глядя под ноги, прямо через воду. То стоял по колено в воде — ждал, пока я вырву сапог из трясины, а то сам, ступив на вязкий грунт, останавливался. Он старался не прерывать свой рассказ и говорил так, чтобы сквозь барабанную дробь дождя я слышал его.

— Так вот, попросили отца ходить в форме лесника — это чтобы не перепутать его с кем. Назначили место для встреч... Два раза в неделю виделись с отцом. Иногда исчезали надолго, уходили в другие леса... Видимо, получали задание. Пробыли в лесу до сорок четвертого и встретились с нашими войсками недалеко отсюда, у реки Шушве... Мы пришли, — неожиданно заключил Витас и остановился, — вот у этого дуба они и встречались с отцом.

Дуб стоял на возвышенности, и ствол его в четыре-пять обхватов ровной колонной уходил вверх, и только там, очень высоко над лесом, одиноко зеленели его ветки в сером небе.

— Отец нам обычно ничего не говорил об этом, только тихо с матерью шептался. Иногда, бывало, приходил с ними ночью или уходил к ним сам. Не знаю поче

му, но я догадывался, что он идет к этому огромному Дубу... — Витас прислонился всей спиной к стволу дуба — дал телу расслабиться — и некоторое время молчал, а когда заговорил, голос его зазвучал так, словно он удивляется самому себе, тому, что только сегодня впервые вспомнил все это вслух.

— Случилось осенью.,. Шел дождь, очень похожий вот на этот! Но шел уже несколько дней подряд. Когда стемнело, вдруг они появились и попросились на ночлег. В доме спать не захотели. Ушли в сарай. Мать собрала их портянки, сапоги и всю ночь сушила. И надо же было, пришли немцы. Сначала собаки залаяли во всю глотку. Мать быстро окунула простыню в ведро и занавесила печку — будто сушит. Как зашли немцы, спросили: «Никого нет чужих?» Они кого-то искали, делали обход. Оказалось, один из них потерял магазин от автомата. Пришли .взять • у нас керосиновую лампу, хотели поискать... Как только они ушли в лес, отец попросил старшую сестру, чтобы та пошла к русским и сказала о случившемся. Они потом всю ночь не спали, ждали утра с оружием... Немцы нашли свой магазин. Вошел в дом только один, принес лампу, другие во дворе остались, мы слышали их голоса. Принес и говорит, чтобы мы тушили свет и ложились спать, не выходили. А утром русские по одному пришли в дом, оделись, быстро позавтракали, отец дал им с собой сала, хлеба, потом осмотрел лес вокруг, и только тогда они ушли... Как сейчас помню: у капитана Руденко был немецкий автомат без приклада. Обычно где-нибудь на поляне я пас коров. Бывало, свистнет капитан из у крыт ля: «Витукас, никого нет? Мы посмотрим за твоими коровами, а ты ло-гляди, где немцы, не стоят ли машины?» Или он просил, чтобы се^ стра приготовила картофельный суп — у нас называют его «буль-вене». Сестра варила, собирала тарелки и относила в лес, прятала в канавке. Сестра говорила, что они сами мыли посуда, аккуратно складывали на месте и всякий раз в тарелку клали орехи. Они ходили по лесу, собирали их, маленькие орехи. И мне не раз высыпали в горсть. А отец еще заготавливал для них табак — и почему-то с вишневыми листьями...

Витас умолк. По тому, как он посмотрел на небо, на крону дуба, до меня дошло, что мы даже не заметили, когда прекратился дождь...

— Витас, а как звали ваших родителей?

— Отца — Альфонсас. Мать — Казимира.

40