Вокруг света 1981-06, страница 30

мрут, а вслед за ними быстро увянут, опадут стебли и листья. Почвы женьшень выбирает бурые, горно-лесные, богатые перегноем, где легкий суглинок лежит на жесткой подушке гранитов и потому легко пропускает влагу. Температуры почвы и воздуха днем и ночью, зимой и летом должны «держаться друг за друга» на ртутной шкале. Иными словами, ему нужен умеренный, приморский тип климата с прохладным, достаточно влажным летом. К тому же женьшень прихотлив* к свету. Если его мало, он хиреет, если много, может погибнуть — потоки прямого солнечного света его угнетают. Немногочисленные поры-устьица, расположенные на нижней стороне листьев, не в состоянии регулировать температурный режим и испарять влагу. Есть и еще одна особенность у женьшеня. Его семена, как бы помня все превратности судьбы древнего корня, сначала росшего в душной чащобе лесов, а потом противостоявшего ледяному прессу эпохи оледенения, дают всходы лишь через 18—22 месяца, то есть по истечении двух зим. В семени женьшеня очень мал зародыш, и растет он медленно. Чтобы ускорить его рост, надо как бы воспроизвести в сокращенном виде, перелистать страницы «биографии» растения. Для этого семена смешивают с влажным песком и четыре месяца выдерживают при температуре плюс 18—20 градусов по Цельсию — это так называемая теплая стратификация. А минует этот срок — начнется пора «оледенения»: семена содержатся при плюс 1—3 градусах — холодная стратификация. Лишь после такой подготовки семена будут готовы к посеву...

Малышеву предстояло с ювелирной точностью высчитать, отмерить и дать женьшеню нужное количества света, тени, воды, тепла и питательных веществ. А для этого надо было прежде всего отыскать участок, на котором, как в фокусе, сконцентрировались бы все необходимые условия. Но как его выбрать, найти на огромной территории заповедника? И после тщательного изучения литературы начались поиски, проложившие тропу к первому участку... и первым сомнениям.

Привязав лошадей и разгрузив подводу, путники на минуту присели. «Посидим, что ли, перед дорогой, не знаю, куда она нас приведет!» — пошутил Малышев и, встав, сжал в горсти землю. Почва не склеилась в ком, но и не рассыпалась — влаги в самый раз. Юнус принес лопату, грабли, посевную доску, утыканную колышками, и началась работа, какой не знали, не видели на тысячи километров вокруг: начался сев женьшеня. Юнус, примерившись, накрывал грядку доской, оставляя на мягкой, словно взбитой земле четкие, ружейно чернеющие глазки лунок. Малышев осторожно доставал из ящика с влажным песком семя с бледной каплей проклюнувшегося ростка, передавал Салимат, кото

рая, пустив с ладони в лунку пороховую струйку молотого перегноя, опускала туда семя корешком вниз. И снова текла темная струйка, укрывая росток. Наконец горсть просеянной лесной земли наполняла до краев лунку, ровняя ее с поверхностью грядки. Каждый раз, подходя к новой грядке, Салимат наклонялась над ней и, быстро коснувшись ладонью лба, что-то шептала.

— Что это она? — не понял Малышев.

— А, пустое дело, понимаешь,— усмехнулся Юнус. — Просит землю не сердиться, принять семена, быть им матерью. Совсем глупая женщина!

Но когда последнее семя исчезло в земле, Юнус взбил за оградой ворох прошлогодних листьев и, чиркнув спичкой, обронил огненную стружку. Скоро белый, как туман, дым повис над плантацией.

— Ты что? Забыл, что мы в заповеднике? — нахмурился Малышев. Юнус смущенно погладил бороду:

— Чтоб шайтан, понимаешь, близко не ходил, по кустам не прятался! Тогда твой корень будет совсем здоровым!

Но его предсказание не сбылось, хотя, как и положено, пробили через четыре недели влажный суглинок и победно закачались над темными полосами гряд зеленые трехдольные листки-перволетки. Однако, поднявшись на пол-ладони над грядками, они начали тускнеть, гаснуть, траурно свисая с вялых стеблей.

Малышев знал, что женьшень поспешно вянет при отсутствии любого из «тысячи и одного» необходимого условия. Но какого именно? «Простучали» гряды, осмотрели листья и стебли — повреждений как будто нет. Осторожно развернули черный пласт почвы, глянули на корни, а белая бахромка сезонных корешков на них уже съежилась, пообносилась. Малышев, чувствуя, как тихо заныло сердце, вдруг захватил землю в кулак, стиснул, но ком тут же разжался, рассыпался по ладони. Так и есть — мало влаги! Но воду лили точно по инструкции: одно ведро на квадратный метр. А если инструкция ошибочна? Составлялась-то она на Дальнем Востоке, в Приморском крае. Там условия чем-то похожи, но ведь не копия же кавказских...

Водный «паек» увеличили, но вода все равно уходила, словно текла сквозь пальцы. Й тут Малышева осенило: угол склона! По инструкции быть ему должно от 10 до 15 градусов. Но то на дальневосточных плантациях, где почвы более густые, вязкие и вода крепче держится за пласт. А здесь почвы легче, «прозрачнее». Потому вода и скатывается, соскальзывает при такой крутизне пласта, как ведро с намыленной лавки. И тратиться здесь на вод\, все равно что лить ее в решето — обязательно уйдет. Так каким же должен быть угол склона? Этого никто не знал. Надо было искать. И потому однажды сняли ограду, поставили сторожку Юнуса на полозья, и старенький трак

тор, повесив дымные кольца в утреннем голубоватом воздухе, двинулся с ней на новое место. Так появился второй участок, за ним третий... А следующий эпизод снова поставил под сомнение непререкаемость инструкции.

...Все чаще, все настойчивее начинала бить утреннюю зорю мартовская капель, но потом замолчала, стихла. Зато Те-берда с каждым днем все громче ворочалась среди каменистых, с галечни-ковыми косами берегов, кипела, набирала силу. Наступил апрель. В те дни Малышев особенно волновался. Заканчивалась первая зимовка женьшеня, как он ее перенес? Корень не боялся сильных морозов: закалка, полученная в период оледенения, сказывалась и по сей день, но резкие перепады температуры, на которые щедра кавказская зима, были губительны для его почек. Потому с октября, когда засохли и отмерли стебли, «грелся» женьшень под шубой из листьев, впрок запасенных тут же. Но какой толщины должна быть эта шуба, во сколько слоев? Приходилось экспериментировать. На одной грядке запеленали новосела в двухслойную «доху» из сухого мха, ибо что-то подсказывало Малышеву, что листья тут — шуба никудышная, ненадежная. Внимательно, метр за метром, ученый осматривал перезимовавшие корни и убеждался: листья женьшеню не защита. Там, где они лежали тонким слоем, мороз взломал почву, разорвал корни, исчертив их длинными бороздами. Там же, где листьев было в избытке, вовсе не стало корней: все растворила гниль. А вот мох исправно держал земное тепло и не пускал к корням шалую ростепельную воду. Когда же последний снег с шумом скатился в Теберду и на лесных прогалинах сиреневым огнем затеплились кусты волчьего лыка, из грядки, зимовавшей подо мхом, часто проклюнулись зеленые иглы женьшеня. С той весны и был вписан в инструкцию охранительным материалом вместо листьев мох.

Следующий участок заложили на опушке, помня, что в Корее и Китае, где еще столетия назад приручили лесного отшельника, плантации, как правило, разбиты на открытых местах, хотя и защищенных от солнца сплошными щитами. А чтобы знать, сколько тепла и влаги здесь скопилось в воздухе, поместили в будках приборы-датчики: термографы и гигрографы. Изменяется температура, влажность — недремлющие стрелки вычертят на бумаге кривую, и ползет в течение суток она то вверх, то вниз, рассказывая о состоянии воздуха. На лесном участке приборы согласно метили бумагу в течение всего дня почти параллельно идущими линиями. Но как здесь, на опушке? Разглядев еще издали вялые стебли женьшеня, Малышев шагнул к приборам, и выражение лица у него было при этом решительное и злое, словно стекло и никель приборов оказались погибельной причиной. Все с тем же

28