Вокруг света 1981-10, страница 30

на горах далеко видны белые постройки деревень, между тем как внизу замечают асьенды бенефисио — горнозаводские здания. Направо над городом возвышается Серро Сан-Мигель, а налево горизонт ограничивает Серро де Санта-Роза: все эти горы голы.

По ущелью Марфиля течет ручей, который в дождливое время сильно разливается и наносит много вреда. Вдоль этого ручья и проложена дорога к городу. В последнем узкие, извилистые и отчасти крутые улицы. Многие здания довольно красивы и прочны».

В сравнении с этим давним описанием передо мной предстала картина, одновременно похожая и весьма отличающаяся. Нагромождения гор остались прежними, но среди них возведена плотина. Она защитила от внезапных паводков Гуанахуато, переживший за свою историю не один десяток губительных стихийных бедствий. А вот никаких деревень в окрестностях нет и в помине — все они слились с разросшимся городом, многоцветная ступенчатая панорама которого открылась сразу вся целиком. Пестрые крыши разбегаются по горным склонам, а за ними на голые кручи бесстрашно карабкаются рыжие стволы гигантских кактусов «канделабрас», похожие на огромные подсвечники, поставленные под открытым небом. Внизу, на дне котловины, словно озеро, образованное запруженным горным потоком, неподвижно застыла густая зелень садов и скверов. Глаза слепит непривычно яркая голубизна неба, на фоне которой празднично-нарядным кажется амфитеатр бурых скал. Недаром Диего Ри-вера сказал однажды: где же еще влюбиться в цвет и линию, как не в Гуанахуато с его контрастными красками.

Въезд в город необычен. Улица Падре Идальго, которую жители окрестили Подземкой, проходит по бывшему руслу реки. Ее дно вымостили крупной серой брусчаткой, а крутые высокие берега одели камнем наподобие крепостных стен. Над Подземкой перекинуты арочные мосты. По самому ее краю тесно лепятся дома с ажурными балкончиками, нависшими над,мчащимся внизу потоком машин. С непривычки кажется, что эти эфемерные «ласточкины гнезда» того и гляди оборвутся и на дороге возникнет грандиозная куча мала.

Но вот улица превращается в длинный туннель с боковыми выездами, и я облегченно перевожу дыхание. Сворачиваю в один из них, который, судя по указателю, ведет к центру города, и вдруг вижу, как ватаги ребятишек бросаются с тротуара к сбавившим скорость автомобилям.

— Сеньор, мы вам покажем город! Где вы желаете побывать?! — с призывным криком последовали за моей машиной два смуглых черноглазых сорванца, когда я свернул в узкий переулок.

— Без нас вы заплутаетесь и потеряете зря кучу времени,— настаивал

тот, что постарше. Второй застенчиво молчал. Малолетние «гиды» настолько заинтересовали меня, что я решил познакомиться с ними. Это братья Асере-ро — одиннадцатилетний Фаустино и восьмилетний Дельфино. Фаустино уже опытный гид, а вот Дельфино взял с собой первый раз. По словам брата, он тоже хорошо знает Гуанахуато, только еще слишком робеет.

— А вы учитесь?

— Конечно,— Фаустино, кажется, даже немного обижен, что приезжий мог усомниться в их образованности.— Я в третьем классе, а брат — в первом.

— Почему же вы тогда сегодня не в школе?

Малыш Дельфино заволновался, часто заморгал, переводя взгляд то на меня, то на старшего брата, хотел что-то сказать, да так и не решился. Все объяснил Фаустино:

— У мамы сейчас не хватает денег. Вот мы и вышли встречать туристов, чтобы чуть-чуть заработать.

Это «сейчас» было вставлено явно для поддержания престижа «фирмы», и поэтому я не стал уточнять, как долго длится безденежье в семье Асереро.

— А чем занимается ваш папа?

— Он работает в гостинице, но ему мало платят.

— Ну а вам что больше нравится: сопровождать туристов или учиться?

— Конечно, учиться,-— не задумываясь, отвечает Фаустино.

— А какие предметы больше любите?

— Арифметику,— вдруг неожиданно выпалил все время молчавший Дельфино и снова, застеснявшись, умолк.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что почти все их товарищи тоже занимаются туристским промыслом. Кто день-два, а кто и всю неделю, но школу не бросают.

— Мы и уроки делаем, по вечерам, ребята говорят, что задали,-— заверил Фаустино.

Я по-доброму распростился с моими первыми знакомыми в Гуанахуато, дав им щедрый гонорар, и они, счастливые, остались ожидать новых туристов...

В Гуанахуато, как, пожалуй, нигде в Мексике, лицом к лицу встречаешься с прошлым. Старинные здания здесь стремятся не сносить, а реставрировать, новые же часто строят с элементами колониальной архитектуры. Например, сразу бросается в глаза современный отель, которому придан вид средневекового замка с крепостными стенами, вросшими в склоны холма. Дух колониального барокко ощущается и в светлой громаде нового здания университета с величественным фасадом. И такая архитектурная стилизация кажется естественной в городе, где сохранились строения XVII—XVIII веков с башенками, высокими верандами, ажурными балконами, тенистыми внутренними двориками, словно перенесшиеся сюда из средневековой Испании. Многие улицы до того круты и уз

ки, что порой трудно разъехаться двум автомобилям. А в переулке Поцелуев дома на противоположных сторонах стоят так близко друг к другу, что местами свободно может пройти лишь влюбленная пара.

В бывшем местечке Долорес по-прежнему стоит старинная каменная церковь с высокими колокольнями и пышным куполом, в которой когда-то звучали проповеди «священника-бого-отступника». Жестоко поплатился отважный пастырь за то, что взбунтовал мексиканцев. Попав в засаду с колонной повстанцев, он был схвачен и казнен на севере Мексики. Но зажженный «неистовым падре» факел борьбы за свободу уже нельзя было погасить. Вскоре Мексика обрела независимость. Для верующих мексиканцев Мигель Идальго стал святым, а для всех — национальным героем. Золотом высечены его слова на белой стене парка Чапультепек в Мехико: «Веру в будущее народы найдут в величии своего прошлого».

Идальго, Идальго... Это слово в Гуанахуато встречаешь повсюду. Даже местный ремесленный рынок назван его именем. Правда, внешне он больше похож на пеструю красочную выставку изделий народных умельцев, чем на коммерческий центр. Торговец со смуглой кожей и индейским разрезом глаз настойчиво предлагает коричневые керамические кувшины в виде женской фигуры с кухонным котлом на голове вместо крышки. «Не нравится?» — удивляется он, и тут же из огромного п,петеного сундука извлекаются кружки, маски, какие-то затейливые финтифлюшки. Дело кончается тем, что я покупаю декоративное керамическое блюдо с изображением «чарро» — наездника в темном широкополом сомбреро, на белом коне. Кстати, сомбреро на любой вкус продаются здесь же рядом: бархатистые с серебристыми и золотистыми узорами; огромные, как раскрытый зонт, и поменьше; из кожи, замши, пальмовых волокон. По соседству над головой торговца свисают широкие кожаные ремни с искусным тиснением, пончо и яркотканые накидки «сарапе». Прямо на земле — роскошное седло из желтой кожи и причудливо инкрустированная сбруя. Чуть в стороне на деревянных прилавках бесчисленные индейские фигурки: черные, отливающие на свету золотом,— из обсидиана; светлые, почти прозрачные,— из оникса. Много брелоков с изображением ацтекского календаря и индейских пирамид. Во всех поделках чувствуются традиции народного искусства, уходящего корнями в глубь веков.

Исстари существует у мексиканцев и своеобразный культ маиса. Здесь же неподалеку от рынка пекут на жаровне маисовые лепешки — «тортильи»,— парят в кипящем котле желтые кукурузные початки, которые по вашему желанию смажут или обжигающим рот перечным соусом, или майонезом, или

28