Вокруг света 1981-10, страница 37
вич Хлесткин добился для музея отдельного помещения (бывшее фотоателье), что в городе, принявшем массу эвакуированных предприятий и учреж дений, было неслыханной роскошью. Теперь был собственный почтовый адрес: «Свердловск, улица К. Либкнехта, 49, Херсонесский музей», который с еле скрываемой гордостью указывал в письмах Стржелецкий. Директор филиала Государственного Эрмитажа профессор Владимир Францевич Левинсон-Лес-синг принял наиболее ценные херсо-несские вещи. А доцент Свердловского педагогического института Евгений Георгиевич Суров в свободное от работы время взялся изучить состояние привезенных предметов и материалов. «Он,— как отмечал Стржелецкий,— привлек к делу сохранности ценностей и своих студентов. Я его с полным правом могу считать херсонесским сотрудником, так много он сделал для музея...» Кстати, перед войной Евгений Георгиевич защитил кандидатскую диссертацию на тему «Хозяйство античного Херсонеса», поэтому отлично знал Херсонесский музей. 29 января 1942 года приказом народного комиссара просвещения РСФСР В. П. Потемкина Станиславу Франце-вичу Стржелецкому объявляется благодарность «за исключительно добросовестное выполнение служебных обязанностей и проявленную им инициативу, энергию и настойчивость при эвакуации музейных ценностей». Его имя заносится в книгу Почета работников Нарком проса. ...«Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими, героями, владеющими городом... Я не предам Херсонеса...» Не мог предполагать Стржелецкий во время сво их путевых мытарств, в трудные зимние ночи на Урале, когда повторял текст древнейшей человеческой клятвы, что эти слова помогли выжить, выстоять и другому сотруднику Херсонесского музея — главному его хранителю Александру Кузьмичу Тахтаю. Он переписал присягу херсонесцев на большой лист ватмана, повесил в своем кабинете. Потом, когда фашистские бомбы разрушили музейные здания, перенес в подвальное помещение, где собрал наиболее ценные оставшиеся экспонаты. Тахтай остался в оккупированном Севастополе. — В каждом аду должен быть свой цербер. И я остался таким цербером около этих священных камней, повторяя мою присягу: «... но буду оберегать все это для херсонесского народа...» -признавался он. Тахтай был заключен фашистами в концлагерь. По отзывам людей, знавших его, держался там достойно. Его выпустили, чтобы он работал в открытом немцами и для немцев Херсонесском музее. Все же он был «герром профессором». Александр Кузьмич прежде всего отыскал лист ватмана со священной клятвой вновь поместил его в своей комнатушке. «Не предам Херсонеса!..» Гитлеровцы хотели вывезти в Германию ценнейшие экспонаты. Среди них плиту с грифоном II века до нашей эры, мраморный аканф (украшение в форме стилизованных листьев и стеблей на капителях колонн коринфского и других сложных ордеров) IV века до нашей эры. Даже ящики приготовили с пышной готической надписью: «Покорителю Крыма фельдмаршалу барону фон Ман-штейну». Но ящики не попали в родовое имение Манштейна, они остались в Херсонесе. Не смогли увезти их оккупанты. Помешал им старый, немощный, седенький «герр профессор». «Не предам Херсонеса!..» Тахтай укрыл в земле мозаичный пол греческой бани II века до нашей эры — выдающийся памятник искусства античного мира. Не открыл этого места фашистам. А кругом гибли люди, его товарищи. Убили Николая Зиновьевича Федорова, старейшего сотрудника музея, проработавшего здесь сорок лет. От ран умер И. И. Гудзь, от голода — Анашева... Никаких вестей не было от Лисина. Лишь после войны узнал, что заместитель директора по научной части Василий Петрович Лисин погиб под Севастополем в партизанском отряде... Раскопки древнего Херсонеса. Вда ли — Владимирский собор, полуразрушенный в годы войны. Давно нет в живых и Тахтая. Его родственников или близких я не нашел. И дневника, к сожалению, он не вел. Иных документов тоже не сохранилось. Есть лишь свидетельство Ольги Бер-гольц, побывавшей в Севастополе через четыре месяца после его освобождения. «Под ежеминутной угрозой ареста, лагеря, смерти Тахтай берег и хранил музей,— писала она.— Почти чудом удалось Александру Кузьмичу спасти драгоценные мраморы...» ...Я приезжал из Севастополя в Херсонес почти каждый день. Подолгу бродил среди живописных его развалин, спускающихся к прозрачным морским волнам, к отбеленной водой и солнцем гальке с красными вкраплениями черепков древней керамики. А когда останавливался в музейном зале перед беломраморной стелой с текстом присяги жителей древнего города, перед глазами моими вставали события военных дней и люди, ныне по большей частью безвестные, которые в годину тяжелую «не предали Херсонеса». з * 35 |
