Вокруг света 1982-02, страница 39

курс, всюду юг. Даже если летите в противоположную сторону! Но запас топлива на самолете ограничен, а лететь надо в строго определенную точку. Какой же возьмете курс, если на любую точку от полюса он будет один и тот же — ЮГ?!

Конечно, нет безвыходных положений, и существовали способы определить из всех «верных» курсов именно тот, который вам нужен. Но они были сложны, и часто возникали непоправимые ошибки.

При полете через полюс по астрокомпасу, после схождения меридианов курс фактически лежит по той же прямой линии. Самолет ни на один градус не меняет направления, а расчеты полета по географической сетке меридианов требуют изменения курса на 180 градусов! Это парадокс, но его вынуждены были учитывать все знаменитые навигаторы: и Ричард Берд, и Руал Амундсен, и Умберто Нобиле, и наши прославленные летчики Валерий Чкалов, Михаил Громов.

Еще сложнее полет с пересечением меридианов. Допустим, что совершается рейс по прямому маршруту из Амдермы на остров Врангеля. Истинный курс отхода будет равен 28°, а конечный курс подхода к острову 146°! Опять штурман вынужден выполнять сизифов труд для ввода поправок, составляющих в сумме 118°.

Сближение меридианов приводит и к другим нелепостям, чрезвычайно усложняющим работу навигатора. Направление ветра — один из важнейших элементов расчета полета, но на полюсе-то он имеет лишь одно направление, а на деле он так же изменчив, как и в нормальных широтах. Как же его учитывать в расчетах штурмана? Попутный он или встречный?

Навигационная «карта условных меридианов», предложенная в свое время автором этих заметок, ликвидировала курсовые парадоксы в широтах Арктики и Антарктики. Принципиальная схема ее проста. Поскольку точки географических поясов физически не маркированы, как, например, точки магнитных полюсов, а всего лишь условны, то означенные на картах географические полюса мы просто «выселили» с лика планеты в бесконечность. И все стало на свои места. На полюсах появились все стороны света: юг, север, запад и восток. При полетах уже не надо вводить злополучные поправки на сближение меридианов и ряд других навигационных элементов. С начала сороковых годов полярные навигаторы по-должному оценили эту карту, вычерчивая ее сетку на существующих картах, а в 1952 году карта «Условных меридианов» была выпущена официально, вначале для Арктики и Антарктики, а чуть позже для всего земного шара...

...Следуя на помощь попавшим в беду товарищам, я настороженно прислушивался к диалогам экипажа. И был до

волен тем, как штурман уверенно, с большим мастерством вел самолет к цели. Все еще критически посматривая на курс, установленный на гиропо-лукомпасе, Сорокин с сомнением промолвил:

— Ладно, топайте! Пока есть горючее в баках, не страшно. Но вот выйдет номер, если во главе с Главным штурманом на борту выскочим к берегам Америки! Как это будет выглядеть?!

— А будет выглядеть так,— опуская бинокль и передавая его Сорокину, Мальков показал рукой вперед,— видишь, прямо по курсу!

— Самолет!.. Ходит кругами! Да это же Черевичный! — не сдерживая радости, закричал Сорокин, растерянно поглядывая на пилота-инструктора.

Мальков покровительственно похлопал его по плечу.

— Вижу людей. А где самолет Каминского и пятый член экипажа? — Я, конечно же, был удивлен.

— А может, это не Черевичный? Шли-то черт знает каким курсом,— опять не преминул выразить недоверие к «условным меридианам» Сорокин.

— Черевичный нас видит. Просит разрешения уходить, так как горючего осталось только до базы,— входя в пилотскую, объявил радист.

— Говорит Н-496. Вас поняли,— переходя на радиотелефонную связь, ответил Мальков,— спасибо за помощь и вахту. Людей на льду видим, но где самолет Каминского? Прием.

— Отвечает Н-433. С прибытием. Долго вас ждали. Самолет Каминского не ищите. Сгорел. Голубое пятно — место, где он взорвался при посадке. Причины неизвестны. Рация, продукты, теплая одежда — все погибло. Ребятам кое-что сбросил из своих запасов. Сесть не мог. Их льдина мала для нашего самолета. Оружия у них нет, а недалеко, однако, бродит пара матерых медведей. Отогнали их самолетом. Сию минуту должен уходить. Удачи вам в вашей вахте...

Появление нашего самолета внизу встретили без особого энтузиазма. Четыре человека устало ходили по краю голубого пятна, вяло помахивали нам руками. Положив машину в широкий круг, мы долго изучали распростертую под нами картину, молчаливо стыдясь своего бессилия. Размолотые, словно пропущенные через жернова какой-то дьявольской мельницы, льды дыбились под нами, сжав грядами торосов небольшую и хрупкую льдину с людьми. Еще никто из экипажа не сказал вслух «будем садиться», но по глазам пилотов я уже знал, что твердое и бесповоротное решение о посадке созрело.

— Гурий, сейчас точнее пройди вдоль льдины с постоянной приборной скоростью, уточним ее длину и определим элементы ветра.

— Понял! — понимающе кивнул Сорокин.

— По данным Черевичного, длина площадки около шестисот метров. Ес

ли бы мы были на колесах, а не на лыжах, не имеющих тормозной системы, этого вполне хватило. Но садиться все же надо.

Прильнув к бортовому оптическому визиру, я включил секундомер. Головы пилотов разом повернулись ко мне.

— Пятьсот восемьдесят метров! Заходите с противоположного направления, промерим еще.

Результат был тот же. В кабине наступила удручающая тишина. Молчание прервал Мальков.

— Пока будем барражировать, возможно, усилится ветер. Надо подловить этот момент.

— Сейчас девять метров в секунду вдоль полосы. Чтобы сесть на эту коротышку, нам надо не менее 15. Поищем, нет ли вблизи другой, более подходящей льдины. Знаю, Черевичный с Падалко испробовали и этот вариант, но все же продублируем их. А попутно разгоним медведей.

Два часа мы носились над вздыбленным океаном, но, увы, не обнаружили ни одного поля, пригодного для посадки. Сплошные разводья окружали льдину Каминского. Когда мы вернулись, вокруг голубого озерка одиноко ходил человек. В его руках была пешня — как потом мы узнали, единственное «оружие», выброшенное взрывом из самолета.

— Намерзлись, бедолаги. Видно, ушли греться в снежную хижину, в ней хоть потише. А бродит штурман Тулин, дежурит.

— Валентин Иванович,— выводя меня из раздумий, окликнул Мальков,— мы тут с Гурием Владимировичем посоветовались, посчитали... можно попробовать садиться и при таком ветре.

— Полностью выпустить закрылки и перед касанием льда «подвесить» машину? Так я вас понял?

— Точно. Доведем посадочную скорость до минимума и, главное, плюхнуться строго у самой черты старта. Это мы гарантируем. Припечатаем машину сразу за грядой торосов, она не выше трех метров... Ваше мнение?

Я пристально посмотрел на пилотов. Риск был. Но разве мы могли оставить людей во власти стихии! Быстрая подвижка льда, углубление циклона и вероятность подхода нового — все говорило за немедленное принятие мер.

— Решение одобряю. Льдина мокрая, кругом много открытой воды, значит, снег соленый, а это намного уменьшит коэффициент скольжения лыж. Да и ветер окреп. Камбулов, дайте РД на базу о принятом решении садиться. А ребят предупредите ракетой.

— Пошли,— четко ответил Сорокин, плотнее усаживаясь на своем кресле и застегивая привязные ремни.

— Первый заход сделаем пристрелочным,— ответил Мальков, надвигая меховую шапку на лоб.

Ярко-зеленый шар ракеты заставил Тулина бегом направиться к снежной хижине за экипажем. Он, конечно, понимал, как нам важно знать высоту при