Вокруг света 1982-06, страница 48

г

справа. Машину отчаянно затрясло на каменистой почве. Совсем рядом замаячили снежные вершины. Кажется, еще чуть-чуть, и мы окажемся в зоне вечной мерзлоты.

ПАСЫНКИ НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ

— Не заблудились ли? — осторожно интересуемся у Марсело. — Травы и той уже почти нет. Да и дышать нечем. Неужели здесь люди живут?

Не успел он развеять наши сомнения, как впереди послышалась барабанная дробь, донеслись громкие возгласы. Вынырнув из-за холма, мы увидели толпу веселящихся людей. С полсотни босоногих крестьян, разодетых в брюки из овчины, в ярко-красные пончо и белые войлочные шляпы, были настолько чем-то увлечены, что поначалу даже не обратили внимания на наше появление. Выйдя из машины, протискиваемся вперед к центру круга. Там зарыт по шею в землю петух. Один из молодых крестьян с плотной повязкой на глазах и с мачете в руках подошел к птице и, размахнувшись изо всех сил, попытался обезглавить ее. Промах! Раздается дружный хохот. Тем временем в круг вышел новый участник необычного состязания.

С помощью жестов и ломаных испанских слов крестьяне объяснили, что происходит. Оказывается, мы приехали в самый разгар индейского народного праздника с несколько странным названием «петух от кума». А поскольку в небольшом селении все друг другу кумовья, то один из них приносит в жертву общине птицу. И жертва эта, учитывая крайнюю бедность индейцев, далеко не символична. Так вот, этим петухом может полакомиться лишь тот из участников своеобразного турнира, кто с завязанными глазами и с первой попытки сумеет поразить птицу. Задача не из простых. Поэтому прежде чем кому-либо удастся с нею справиться, крестьяне могут вволю потешиться.

Однако для победителя никакой корысти в трофее нет. Скорее наоборот. Ибо через год, к следующему празднику он обязан пожертвовать уже двух петухов — одного вернуть великодушному куму, а другого припасти для очередных соревнований. А поскольку ни куры, ни петухи на такой высоте не приживаются, то достать их — целая проблема: нужно добираться за десятки километров в ближайшую долину, раздобыв предварительно деньги, что тоже весьма сложная задача.

Петушиное жертвоприношение, конечно, лишь прелюдия к настоящему веселью. Когда петух ощипан и передан стряпухам, все пускаются в быструю пляску под аккомпанемент бубнов и рожков. Задают тон женщины, разодетые в многослойные сборчатые юбки с красиво расшитыми поясами, в ярких шляпах и бусах. Праздник длит

ся допоздна, а на следующий день веселье продолжается с новой силой. Люди предаются ему всей душой. Глядя на их радостно возбужденные лица, можно подумать, что индейцы только этим и живут, что у них и забот-то никаких нет.

На самом деле подобное празднество устраивается лишь раз в году. А остальное время крестьянам не до веселья, поскольку приходится остаивать свое право на существование в этом пустынном, глухом и холодном краю ежедневно и ежечасно.

Вокруг пятачка, где проходило гулянье, мы не заметили ничего похожего на жилье — лишь лысые холмы с редкими стожками сухой пахи. Поэтому когда нас пригласили на праздничное застолье, то мы, естественно, предположили, что придется еще куда-то долго идти. Однако, сделав по узкой тропинке несколько десятков шагов, мы остановились у первого стожка. Сопровождавший нас молодой крестьянин Манко проворно нырнул в неглубокую траншею и помог спуститься остальным. Ниже уровня земли с подветренной стороны под стогом было подобие двери из пригнанных плотно друг к другу неотесанных досок. Манко привычно распахнул ее ногой. Что находилось дальше — пещера или землянка, из-за кромешной темноты можно было только гадать. Кто-то чиркнул спичкой, поднес ее к куче хвороста на земляном полу. Огонь разгорался с трудом, наполняя, как оказалось, полуземлянку-полушалаш едким дымом.

Глаза стали слезиться, в горле запершило. Но вот пламя выровнялось, дым вытянуло через распахнутую настежь дверь. Постепенно мы привыкли к полумраку и начали различать контуры отдельных предметов. Внутри необычное жилище было довольно просторным. Очаг условно делил его на две половины — жилую и подсобную. В первой вдоль стены устроены нары цз жердей, покрытых тонким слоем пахи. На них, как признался Манко, спит вся семья — он, жена и полдюжины детей. «Каждый год у нас по младенцу»,— смеясь, уточняет хозяин. Двое самых маленьких и сейчас сладко посапывали во сне. Остальные наравне со взрослыми участвовали в веселье. В «подсобке» стояла' кадка с зерном, были сложены чугунки, миски и прочая кухонная утварь, сделанная из металла явно кустарным способом. На протянутой из угла в угол веревке висели лоскутки какой-то шкуры. Поближе к огню улеглись два тощих пса, никак не прореагировавших на появление чужих.

Постепенно подошло еще человек десять гостей. Все расселись на корточках вокруг костра, от которого вскоре ароматно запахло жареным мясом. Манко отодвинул кочергой горящие поленья в сторону, затем разгреб золу и поднял какую-то жестянку, видимо, служившую крышкой. В открывшемся

под ней небольшом углублении действительно было мясо, Не ожидая специального приглашения, каждый извлек из ямки по румяной тушке. Хотя они выглядели не слишком-то аппетитно, так как отдаленно напоминали крыс, индейцы принялись уплетать мясо с явным наслаждением.

— Даже в Кито подобная пачаман-ка ¹ далеко не всем по вкусу,— доверительно сказал нам Марсело.— Но попробовать обязательно надо. Иначе людей обидим, подумают, что пренебрегаем ими.

— Действительно ли это крыса?

— Не совсем. Это ее отдаленная разновидность, именуемая «индейским кроликом», или «куем». Это совсем безобидный зверек. Он, пожалуй, единственная съедобная живность, которая водится в здешних местах.

«Кролик» действительно оказался вполне съедобен, хотя и был жестковат, с уймой мелких костей. Индейцам явно пришлось по руше, что мы разделили их скудный праздничный ужин. Все враз заговорили. Посыпались вопросы — про Советский Союз, про то, как там живут крестьяне, |сак одеваются, что едят, какое у них жилье.

По тому, с каким жадным вниманием на лицах все слушали через переводчика наши ответы, было видно, что ими руководило отнюдь не праздное любопытство, а стремление узнать, примерить для себя чужой опыт в надежде изменить к лучшему собственную долю.

А долю эту легкой не назовешь. И дело тут даже не в суровом климате и в скудости земли, что, конечно, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Как выяснилось, даже в этом малопригодном для жизни месте крестьянская община со времени конкистадоров находилась в феодальной кабале у помещиков. Пабло Турде, последний из них, лишь изредка наведывался в Пул из долины, чтобы обобрать своих подданных до нитки, а затем вновь кутить в дорогих ресторанах Гуаякиля. Можно было лишь поражаться долготерпению индейцев, с которыми приказчики обращались хуже, чем со скотиной.

И все же обитатели Пула не напрасно считали себя потомками Атауальпы. Когда-то освященное веками общинное единство помогало индейцам в суровой борьбе с природой и чужеземцами. Тогда они были горды и не продавали /твое достоинство за кусок хлеба. Теперь эта тяга к единству, сохранившаяся в крови у индейцев, ожила, обретя новую форму.

Под влиянием городских рабочих на базе общин возникли крестьянские профсоюзы. В числе первых профсоюз был создан и в Пуле. Собравшиеся на сходку индейцы потребовали от Турде увеличить минимальные размеры

¹ На языке кечуа — мясо, зажаренное между раскаленными камнями.

46