Вокруг света 1982-08, страница 53

Вокруг света 1982-08, страница 53

ду домиками качаются под ветром ярко-зеленые купы молодых березок, буйно рвется к свету ольшаник.

Разрешение взглянуть на Гранатову варакку я получил, хотя и не сразу: рудник находится на заповедной территории биостанции.

Поднялся наверх, на скалы. На ветру шумели сосны бора-беломошника, и отсюда, с этой головокружительной высоты, открывался величавый поморский простор. Суровыми стражами свинцово-серого моря стояли высокие скалистые острова, увенчанные темными шапками леса. По правую руку за кряжами и борами лежали старинные деревни — Кереть и Сон-остров, по левую — Черная река, Ковда, Княжная губа. Неподалеку узким клинком блеснули под пасмурным небом воды Кривого озера.

Я пошел в сторону озера. Его огибало подковой небольшое скалистое возвышение. Это и была Гранатова ва-ракка. Вскоре набрел на одну из выработанных жил. "Среди серых глыб полевого шпата лежали друзы багрово-красных гранатов. Встречались мелкие кристаллы и крупные, со стакан. Но в основном это были многогранники величиной с кулак, впечатанные в породу.

Посмотрел я на Гранатову варакку, полюбовался камнями, и все-таки чего-то мне не хватало, чтобы ожила в воображении картина заброшенного рудника. Много сказов и историй о «варацких дедках» ходит по карельской земле, услышать бы о Гранатовой варакке...

Вернулся в Чупу, поделился с геологами своими сожалениями, а Александр Андреев говорит:

— Про Ветрова слышал? Павел Семенович места эти хорошо чувствует. Многие годы рыбачил, «сидел» на заповедных островах — охранял их, а уж про гранаты все, кажется, знает. Настоящий камнезнатец.

Дом Павла Семеновича стоял на краю поселка, там, где скалы крутой стеной поднимаются над заливом. Ветров — подвижный, коренастый и веселый старик — встретил меня приветливо, без удивления. Не один вечер просидели мы с ним на берегу. Павел Семенович рассказывал, хитровато подмигивая глазом, и вязал сеть — вязальный челнок будто прирос к его рукам. Я слушал сказ и смотрел на даль Белого моря с россыпью темно-зеленых лесистых островов...

...Гранату и сейчас в наших краях много. Только фарт нужен, чтобы гладкий, без трещинок, камень найти. А фарт горбом не настигнешь. Помор привык своим рукам верить, а не слепой удаче. Когда руки дело делают, а не за фартом гонятся, знаешь, что кусок хлеба всегда себе достанешь. А когда гранатом займешься, не угадаешь, будешь ли завтра холодный али согретый, голодный али сытый...

Я с гранатами связался не по своей воле, а по милости судьбы.

Батя у меня вдовец был, мать ише молодой померла. Жил я с батей. Он рыбу вынал из Белого моря, как и другие работящие люди поморского чина. А ише охотничал. Медведей много взял и на рогатину, и на ружье.

Один раз не пришел он из лесу. И хоть было мне тогда двенадцать годиков, пошел я его искать. Потихоньку у дяди Фили ружье из сенцев вытащил и отправился по отцовскому путику.

Дядя Филя ружья быстро хватился — и за мной следом.

И наткнулся я в лесу на самострел. Пуля ударила в ногу, будто дрыном по ноге двинули. Истек бы кровью, кабы не дядя Филя. Нашел он меня, оторвал от своей рубахи лоскут, ногу жгутом перетянул. Я от боли-то сознания вовсе лишился: пуля кость задела. На руках принес меня дядя Филя домой.

А потом и отца нашли. Погиб он от другого самострела. Кому же понадобилось на охотничьем путике самострелы ставить? Уже потом узнал я, что сделали это богатые поморы Гни-лухины. Моего отца они ненавидели, потому что тот не раз крамольные речи говорил против царя и богатеев. Со временем и меня свела судьба с Гришкой Гнилухиным...

Охромел я после ранения. Кость около ступни каким-то бугром наросла, и обыкновенные сапоги носить мне было тяжело. Пошел я к дяде Филе — он был деревенским сапожником. Посмотрел он на мою ногу и говорит:

— При поморском ремесле тебе за свою жизнь много сапог нать износить. Солена вода, она быстро сапоги портит. А на твою ножку не кажный мастер сапоги сошьет. Не хошь ли ко мне в ученье пойти?

Подумал я маленько. В те годы Советской власти не было, а значит, и школ никаких в поморских селах. У мальца одна наука: пойти зуйком в артель на ловецкий карбас, наживу на яруса насаживать, да бычков-керча-ков из сетей выпутывать, да артели уху варить.

Я в зуйках-то побывал. Хлебнул житейской каши, сваренной на слезах...

И махнул рукой на путину, пошел к дяде Филе в науку. Старик он был добрый, и я сразу к нему душой потянулся. Доброта среди людей —- как раковина с жемчужиной среди обыкновенных раковин...

Вся изба у дяди Фили кожами пропахла. Он сам и дубил, и выделывал кожи. Шил из них бахилы, и сапоги-бродни, и праздничные сапоги с голенищами на манер бутылок, и для девиц козловые башмачки тачал. Вся волость к нему с заказами ходила, и даже издали приезжали.

За три года прошел я неплохой курс сапожных наук. А на четвертый год дядя Филя стал учить меня шить

красные башмачки для самых богатых заказчиц. Делали их из особой кожи, а еще на них в два ряда нашивали пуговицы-чешуйки из мелких гранатов.

Как-то приходит к нам важная богатая старуха и для своей внучки заказывает красные башмачки с узорами. Мерку с ножки принесла.

Когда ушла, дядя Филя сказал:

— Вишь, для внучки заказ сделала, а вроде не так давно был и я молод, и она молода. Помню, пришла она, серебряный рубль принесла и босую ножку на низкий табурет для примерки приставила. Я так и обмер. А потом, когда сшил ей башмаки, говорю: «Вот бы мне тебя в жены взять, дак и жизнь мила бы стала». Говорю, конечно, несурьезно, потому что знаю: я гол как сокол, а у ее папаши пять коров да стадо оленей на окрестных ягельниках пасется, да овец немало. А изба двужирная, вся от добра ломится. Мне ли в такой дом женихом входить? Да и она это дело понимает. Засмеялась только и сказала: «Сшей мне такие сапожки, чтобы все были гранатовыми зернами как чешуей покрыты. Тогда и пойду за тебя замуж». Я молодой был, глупый. Работу забросил, брожу по скалам да по брошенным рудникам-вараккам, все ищу гранаты. Ну, сколько нашел, да ведь этого мало. Ушел на дальние варакки. Много там гранатов сыскал. А когда вернулся, узнал, что зазноба моя уже замуж вышла. Вот и живу сейчас сам-перст...

Пролетело сколь-то времени, и сама девчоночка к нам в мастерскую заявилась — на примерку. Посмотрел я на нее — покатилось мое бедное сердце, как колобок.

Башмачки были готовы. Дядя Филя говорит мне:

— Возьми корзинку да уважь заказчицу, снеси ей башмачки, „ с. .

Взял я корзинку, иду в избу, сту^у в дверь. Эта девчоночка дверь и открывает. Все домашние к причалам да к амбарушкам ушли, рыбу с карбаса выгружать да солить,

Схватила Шура башмачки, к которым дядя Филя шесть гранатовых пуговиц приладил, убежала в другую комнату, а потом вышла оттуда павой, прошлась на каблучках передо мной.

— Ну, мастер, каково на мне башмачки сидят?

—- Отменно,— сказал я. И вдруг, не знаю откуда и смелость взялась, сказал ей слова, которые от дяди Фили . слышал: —Вот бы мне тебя в Жен4>1 взять, так и жизнь мила бы стала.

Шурка нахмурилась сперва, потом закраснелась и говорит:

— Сшей мне красные сапожки, чтобы все они гранатами покрыты были, как окунь чешуей, тогда, может, и пойду за тебя.

51