Вокруг света 1984-05, страница 54

олуши, напоминающие современные сверхзвуковые истребители: вытянутое в струнку острое тело, посаженные несколько сзади узкие крылья.

Другие птицы могут часами парить за судном, как бы эскортируя его. Я часто недоумевал: зачем им это надо? Что за выгоду они себе в этом находят? И вот стою и вижу, как черно-белая птица с длинным пером, торчащим из середины хвоста, и разбойными глазами парит рядом с судном — совсем недалеко от меня,— изредка взмахивая крыльями. Я внимательно рассматривал ее и вдруг уловил брошенный в мою сторону изучающий взгляд.

Не знаю, сколько продолжалось бы эго взаимное изучение, но тут из-под носа судна вырвалось несколько летучих рыб, птица заложила крутой вираж и скользнула вдогонку. Она черной тенью неслась над волнами, неотвратимо настигая жертву, но,..

Всплеск! — и рыба опять в воде. Неудачник обескураженно замахал крыльями, совершил круг, набрал высоту, словно раздумывая, возвращаться ли на прежнее место или отвалить в сторону... Но нет! Опять подлетел к судну, сделал несколько взмахов, пристраиваясь поудобнее, и застыл неподвижно изредка покачиваясь в струях воздуха, Мне стало смешно, но тут я опять поймал его взгляд, брошенный е мою сторону Он как бы подмигнул мне, говоря: «Видел, как я ее? Ничего! Мое от меня не уйдет!»

Вез специальных приборов трудно определить, какое расстояние может преодолеть по воздуху летучая рыба. Как правило, летит она недалеко, особенно когда море неспокойно. Мелкие рыбехи обычно вылетают целыми стайками и тут же плюхаются в воду. Крупные держатся группами по две-три и летят солидно и подальше.

Рекордные по дальности полеты я наблюдал у Гвинеи. Был такой штиль, что совершенно зеркальная вода не нарушалась ни одной волной, кроме «усов», разбегающихся от носа судна. Вода расступалась неохотно, словно это была какая-то вязкая жидкость, вроде глицерина. Вдруг из-под носа судна выскочила летучка и начала разгон. Каждый удар хвоста рождал круги, подобные тому, что остаются на воде от брошенного камня. Наконец рыба взмыла на высоту одного-полутора метров и полетела! слегка покачиваясь с крыла на крыло. Вот она снизилась, опять коснулась хвостом воды и снова взмыла. И так несколько раз. Как правило, летучка делает по два-три таких цикла, не больше, но эта улетела так далеко, что я даже в бинокль не смог увидеть, где же она скрылась в воде.

Днем рыбы летят всегда в сторону от нашего курса. Я не знаю исключения из этого правила. В светлое время они никогда не поднимаются хотя бы на уровень борта среднего траулера, то есть на высоту двух-трех метров. Но зато ночью рыбы этому правилу изменяют, шлепаются на палубу, а оттуда —

прямой путь на сковородку. В одном из рейсов—на тропическом этапе плавания— наш судовой ко г Васька даже отказался от своего «довольствия» и перешел жить на палубу, стал питаться только летучими рыбами. От наших приношений он брезгливо отворачивался. Каждую ночь он устраивал засаду на летучих рыб, утаскивал добычу под траловую лебедку и съедал ее со зловещими подвываниями, хотя никто и не покушался на его «пайку».

Рекорд высоты полета рыбы я тоже наблюдал ночью. Дело было на вахте второго штурмана, то есть между нулем и четырьмя часами утра. Наверное, ближе к нулю, помнится, темнота была — глаза выколи! Я находился в рубке. Второй штурман восседал на своем сиденье-седле, привычно вглядываясь в ночь. В темноте рубки светились лишь огоньки приборов. Вдруг раздался сильный сочный звук, словно в стекло рубки кто-то залепил спелым помидором. Штурман от неожиданности так резко отпрянул, что свалился с седла на палубу. Мы зажгли свет и ахнули: на стекле, как раз напротив лица штурмана, виднелось бесформенное пятно.

Уже догадываясь, в чем дело, я выбежал из рубки и прямо под ней, на чехле траловой лебедки, нашел летучку с разбитой головой

Я дописываю эти строки и поглядываю в иллюминатор своей каюты. Погода свежая. Ветер срывает пену с гребней изумрудных волн. И мне хорошо видно, как вылетают из воды то поодиночке, то группами летучие рыбы и уносятся в стороны, оставляя после своего исчезновения быстро тающее белое пятно всплеска.

ПРИЛИПАЛЫ И ДРУГИЕ

...Мы ждали встречи с судном, работающим в ларе с нами Это небольшое суденышко выполняло г идрологиче-ские работы. Помимо всего прочего, оно везло для нас почту, полученную на рыболовной базе, а посему мы с нетерпением ждали его появления.

За плечами была большая траловая съемка со всеми присущими ей «удовольствиями»: 18—20-часовым рабочим днем, натруженными спинами, исколотыми, изрезанными руками, на которых образовались специфические мозоли от слизи рыб и кальмаров; тысячами промеренных рыб, кальмаров и креветок; заполнениями траловых карточек, бланков биоанализов, массовых промеров и так далее и тому подобное...

Я скинул рубашку, улегся грудью на леера и бездумно уставился на море. Вдруг в воде мелькнула какая-то тень. Я вгляделся и узнал красавицу корифену. Лобастая, изящная, сверкающая пронзительной голубизной спины и на виражах — золотом плавников и брюха, она плавно скользила вдоль борта, не делая для этого, казалось, никаких усилий.

Кто-то подошел сзади, постоял рядом и вдруг заявил, показывая на корифену: «О! Прилипала появилась! Значит, должны быть мероу!»

От нелепости этого высказывания и безапелляционности тона я потерял дар речи и мог только, хлопая глазами, молча смотреть на подошедшего.

Это надо же додуматься! Королеву эпипелагиали (так по-научному называются верхние слои океанской толщи) — золотую корифену — обозвал прилипалой да свалил в эту же кучу и мероу!

Наверное, надо пояснить, в чем тут дело. Корифена — это крупный и прожорливый хищник, охотник за летучими рыбами, одна из красивейших рыб, каких я видел. У нее узкое, высокое тело. Голова спереди сплющена с боков и образует эдакий аристократический лоб, придающий рыбе — в сочетании с низко расположенным, как бы недовольно поджа! ым ртом — надменный вид.

Мероу, напротив, обитает не в верхних слоях, а вблизи дна, на глубинах не более ста-двухсот метров. Это рыба из семейства каменных окуней, и действительно она напоминает карикатурно увеличенного речного окуня коричневого, оливкового и серого цветов. Мероу из рода промикропс может достигать размеров, сравнимы* с размерами человеческого тела

Эти рыбы, на мой взгляд, совершенно противоположны: она — - стройная, изящная аристократка; он — этакий пузатый вахлак, неуклюжий, с огромной пастью. Она — обладательница темного, жесткого мяса, годного лишь на котлеты, он — поставщик нежного, белого мяса, лучше которого не найдешь для ухи или строганины.

Третий герой — прилипала Эта рыба названа так из-за своего первого спинного плавника, превратившегося в ог ромную эллиптическую присоску, что занимает всю верхнюю часть головы По бокам присоски дво злющих i лаза, а рот в виде узкой щели опоясывает ее с боков и спереди. Тело заметно сужается к хвосту, что делает рыбу похожей на исполинского головастика, но в целом она имеет заостренно-обтекаемую форму. Еще бы! Рыба, присасываясь к коже крупных акул, дельфинов, должна оказывать минимальное сопротивление потоку воды

Есть виды прилипал, окончательно перешедшие к нахлебничеоеу --- или комменсализму, как называют это явление ученые. Мы ловили рыб-течей, у которых в пасти неизменно обнаруживали небольших, почти бесцветных прилипал, присосавшихся к нёбу рыбы-хозяина. Вот уж воистину и стол и дом!

Теперь, надеюсь, понятна вся нелепость фразы, объединившей корифену, прилипалу и мероу.

С тех пор мои коллеги обыгрывали ее каждый день. Как попадется в трал мероу, кто-нибудь обязательно воскликнет: «О! Уже мероу появился! А где же прилипала?»