Вокруг света 1984-11, страница 12

Ямбургское. Эти по мощности в одном ряду с Уренгойским.

Пройдет немного времени, и Ям-бургская площадь подсоединится к магистралям Уренгоя, подающим северотюменский газ для индустрии и городов Урала, европейской части страны и Западной Европы.

Вот вкратце история изысканий на Ямбурге.

Открытие его было тщательно подготовлено геологической наукой Глав-тюменгеологии. Здесь интенсивную работу провели геофизики-сейсмо-разведчики. В сезон 1965/66 года они подготовили верхнемеловые залежи Ямбурга к разведочному бурению. Картина, казалось бы, была представлена четкая. Запасы предполагались громадные, однако действительность превзошла ожидания...

В июле 1969 года бригада мастера Романова забурила на Ямбурге первую скважину. И первой же скважиной было вскрыто месторождение. Окрыленный успехом, Романов пошел на его оконту-ривание — по крыльям залежи на восток. И еще несколько скважин попали в контур. Этого уже было достаточно, чтобы узаконить месторождение. Когда главный геолог Уренгойнефтегаз-геологии А. М. Брехунцов собрался с докладом в Тюмень и попросил данные о новых запасах у своих сотрудников, то застал их в откровенном смущении. Слишком велики были цифры. Пересчитали внимательно еще раз. Стало ясно — родился второй Уренгой! Мало того, Ямбургское месторождение смыкалось с Харвутинским...

Чтобы представить, что такое крупное месторождение газа, достаточно, видимо, сказать, что запасов месторождения даже средней величины хватит более чем на полвека для газоснабжения Москвы и Московской области.

Разведочная эпопея Ямбурга продолжалась тринадцать лет. Когда геологи ставили на Ямбургской площади свой прощальный автограф, они пробурили последнюю скважину за номером 41, оценочную, с целью окончательной до-разведки и пересчета запасов. Что это дало? Прирост в несколько миллиардов, что равносильно открытию нового месторождения.

В поселке Газ-Сале мне рассказали, как трудно давалась эта последняя скважина.

...Все лето проработал на 41-й старший геолог Юра Моисеев. Скважина бурилась долго, со сплошным отбором керна по всем горизонтам. Работы хватало. Один геолог на буровой — это мало. Подобную скважину, например, в Дагестане бурит и испытывает более десяти человек. А здесь — один геолог, к тому же двадцати шести лет...

Моисеев за эти три месяца порядком устал. Приходил в балок, валился без сил. В тундре накрывал зной, душные болотные испарения, дикий нескончаемый. гнус. И подменить было некому. Людей не хватает — каждый на своей

буровой. В поселкё жена, дети. Спецовку свою износил в дым. Руки покрылись ожогами от расплавленного парафина, которым он, как головки сыра, поливал метровые столбцы керна, чтобы не улетучивался газоконденсат из глубинной породы. Потом упаковывал керны в полиэтиленовые мешочки, складывал их в ящики, заколачивал и относил под навес к вертолетной площадке. В итоге— несколько тонн. За один вертолетный рейс не увезешь...

Бывает такое — слетаются геологи со своих буровых в Газ-Сале, собираются вместе. В экспедиции мне подсказали, что специалистов из отдела геологии сегодня я найду в кернохранилище.

Кернохранилище — крепкий брусо-вый склад — стояло на краю поселка. Когда я вошел, какие-то люди возились с ящиками. Они затаскивали их с улицы в помещение, оборудованное длинными ярусами деревянных полок до самого потолка. На полках — такие же ящики, сотни, тысячи, потемневшие от времени и свезенные сюда за все двадцать лет существования экспедиции. В них находились образцы пород со всех пробуренных скважин. Керны, те самые, которые отбирал Моисеев и другие геологи по всем месторождениям Та-зовской экспедиции. Все ящики были пронумерованы, промаркированы.

В помещении было тепло. За столом сидел начальник геологического отдела Салех Гаджиев, азербайджанец лет тридцати с небольшим, и что-то писал. Когда заносили облепленные снегом ящики, в дверь врывались клубы морозного пара. Салех поеживался.

— Когда они кончат? — поинтересовался я.— Грузчики...

— Грузчиков нам не полагается,— ответил Салех.— Это мои ребята, геологи.— Он обернулся, оглядывая работу молодых парней.— Когда-то я один все это таскал. Пятьдесят два ящика с каждой буровой...

Салех Гаджиев в экспедиции уже десяток лет. Родом он из маленького городка Шамхор на Малом Кавказе. Хлопок, чай, виноградники, персиковые и гранатовые сады. Край детства. Он покинул его в семнадцать лет, чтобы поступить в институт. Потом работал старшим геологом в Дагестане. Должность хорошая, деньги неплохие зарабатывал. А тянуло сюда. Три года бомбил Главтюменгеологию своими запросами. Пробился наконец. Назначили геологом в Тазовскую экспедицию. Месяцами мотался по скважинам. Первую «северную» надбавку получил на Заполярном месторождении. Тогда же назначили старшим геологом. Квартиру дали. Женился. И тут же, прямо со свадьбы, улетел на Мессояху испытывать скважину. На три месяца...

Через три года стал начальником геологического отдела. В этой должности побывал на всех разведочных площадях, а их в экспедиции семнадцать. Я удивляюсь:

— Ну а что же Кавказ, Салех?

— Знаешь,— Гаджиев задумывается,— не тянет в теплые края. И ни в какие другие. Может, консерватизм появился? Одержимые мы какие-то люди, геологи,— продолжает он, поглядывая в сторону работающих парней.— Иные на нас как на ненормальных смотрят: «Как, вы и по субботам работаете?» Да, и по субботам. И по воскресеньям, если нужно. Никто нас не заставляет, сами. Здесь иначе нельзя...

За несколько дней общения с Сале-хом Гаджиевым я, кажется, понял этого человека, ощутил его неуемную натуру. Салех не усложняет жизнь. Однако и не упрощает. Он просто оптимист. А ценит в людях выше всего высокий профессионализм и совесть.

Наконец геологи внесли все ящики со свежими кернами, доставленными с какой-то буровой. Распаковали их. Предстояла еще документальная обработка взятых пород. Разгоряченные парни подсели к широченному столу, за которым сидели мы с Салехом.

Засвистел электрический чайник, задымилась заварка. Пили мы крепкий, черный, как нефть, чай. На столе появились фруктовые конфеты, пряники, кусок тахинной халвы.

От раскрытых ящиков исходил терпкий, душноватый запах нефти. Геологи обязательно нюхают керны на буровой, чтобы не пропустить газонасыщенный пласт, подсечь его вовремя. Пахучий керн — счастливый керн. Счастливый керн — счастливый геолог...

Прошу геологов рассказать немного о себе и постепенно узнаю, кто и как пришел в геологию.

Юра Моисеев появился в экспедиции несколько лет назад, после окончания Томского политехнического института. Теперь старший геолог. Яша Садыкин закончил Иркутский университет. Право попасть сюда завоевал «по преимуществу баллов». Наджат Алиев учился в Казахском политехническом, а Иван Толеев, по национальности ненец, с «красным» дипломом закончил Ухтинский индустриальный институт. Квалификация, как говорится, на уровне. Закреплена она в конкретном, самостоятельном деле. Все обзавелись здесь семьями. И похоже, обосновались надолго.

— Таких парней,— восклицает за чаепитием неугомонный Салех, поднимая стакан словно кавказский рог,— такого коллектива я нигде не встречал! Все экспедиции объехал, не встречал. Вся Тазовская экспедиция держится на них, на этих парнях. Все приросты запасов!

«Три поколения,— думал я, глядя на них,— три поколения Тазовской экспедиции. Первое — те, которым за сорок. Салех Гаджиев и его сверстники — второе. И теперь вот и третье поколение изыскателей. Самое счастливое, как оно и положено. Потому что самое молодое».

Тюменская область, поселок Газ-Сале

ю