Вокруг света 1985-06, страница 27

терку супергородов войдут Токио, Мехико, Сан-Паулу, Каир и Джакарта. Ожидаемый рост населения индонезийской столицы объясняется многими причинами. Тут и демографический взрыв, и интенсивный приток крестьян. Из родных деревень их гонит безземелье, безработица, да и призрачный соблазн огней большого города играет немаловажную роль.

Масштабы этих тенденций внушительны. Но городские власти не готовы к решению встающих перед ними проблем. Уж если приходят в упадок такие города, как Нью-Йорк и Лондон, то чего можно ожидать от Джакарты, где сегодня нормальными коммунальными услугами охвачена лишь десятая часть населения? Жилищное строительство, транспортная сеть, канализация, водоснабжение, здравоохранение — все эти системы катастрофически отстают от безудержного роста числа джакартцев.

Правда, у мрачного прогноза есть и свои оппоненты. Находятся оптимисты, которые утверждают что столичныи демографический взрыв можно взять под контроль. Существует, мол, генеральный план развития Джакарты на 1965—1985 годы, готовится новый перспективный план ~ до 2000 года. Эта программа в качестве одного из элементов включает переселение десятков тысяч обитателей джакартских трущоб на Суматру, Калимантан, другие острова.

С коренным джакартцем Исмаилом я познакомился на площади Фатахил-лах. Каждое утро этот парень раскладывает на камнях отпечатанные в Сингапуре почтовые открытки с идиллическими тропическими пейзажами. Раскладывает в надежде, что их купят иностранные туристы. Это его единственный источник заработка, хлеба, вернее, риса насущного. Открытки выданы Исмаилу под расписку хозяином книжной лавки. Впрочем, редкого зарубежного гостя привлекают фотомиражи, запечатанные от пыли в целлофан. Местные жители и вовсе не подходят к Исмаилу. Кто станет тратить деньги на подобную безделицу?

На соседней улице тоже ежедневно устраивается Сурьяди, высохший до костей старик. Он расстилает на тротуаре циновку, устанавливает рядом швейную машинку. Иногда около него останавливается прохожий, снимает брюки и, сев на корточки и закурив, равнодушно наблюдает, как под ловкими руками старика на одну заплату ложится другая. Однажды Сурьяди рассказал мне, что было время, когда он владел и землей и домом. Но все пришлось продать в уплату долгов, и старенький ручной «зингер» — единственное, что осталось от прежнего «благополучия».

Вечером под керосиновой лампой лавки останавливается велорикша. Устало откинувшись на сиденье, закинув на руль мускулистые ноги, покрытые узлами вен, он неторопливо разглаживает купюры, потерявшие первоначальный цвет, пересчитывает тусклую

мелочь. Утром я видел, как он весело поглядывал по сторонам, готовый резво подрулить к любому желающему прокатиться. Вот, услышав оклик, он прибавил скорость, заложил вираж и понесся, оторвав одно колесо от земли. Ни дать ни взять цирковой велоакробат. Ему не более восемнадцати лет — молодость, озорство бьют ключом.

Теперь же, под белым пламенем керосинки, он кажется стариком. Глядя на него, можно понять, почему велорикши не доживают до пятого десятка. Сколько сегодня набралось? Пятьсот рупий, тысяча, тысяча шестьсот... Не так уж

Рикши-бечаки... Эти «живые моторы» пребывают в непрестанной конкуренции с автотранспортом и друг с другом. Непосильный труд рано уносит рикшу-бечака из жизни..

плохо. Восемьсот уйдет хозяину коляски, на остальное можно жить. Юноша-старик медленно трогает с места — надо еще покрутить педали. Смотришь, перехватит дополнительно сотню-дру-гую.

Эти трое — продавец открыток, уличный портной, велорикша—при

25