Вокруг света 1985-08, страница 26

...Осела снежная пыль от винтов вертолета, и я увидел два домика, склад и метеоплощадку — вот и вся станция. Навстречу бежал ее немногочисленный персонал — начальник станции двадцатисемилетний Борис Трофимов, механик-дизелист, ветеран Севера Георгий Степанович Третьяков, про которого говорят, что он так давно в Арктике, что даже в отпуск ездит на недальний юг — южный берег Северной Земли, и молодые супруги Персиковы: радист-метеоролог Сергей и повар Лена.

Вообще я должен признаться, что самое сильное впечатление от высоких широт — это люди, молодые, энергичные романтики, которые и составляют сегодня костяк любого коллектива полярников.

— Борис, а как у тебя после школы сложилась жизнь?— спросил я Трофимова, когда мы остались одни.

— Да примерно так же, как у многих ребят, которые сегодня в Арктике живут: после армии работал в родном Подмосковье на железной дороге, на заводе. Потом решил что-то сам себе доказать. Есть ведь много способов доказать себе, что ты кое на что способен: спортом заняться, по три нормы за смену давать... А я поступил на Московские курсы полярных работников. По распределению попал в Диксонское управление и был направлен сюда, на Викторию.

— Арктика-то теперь, верно, не та, что при Папанине была?

— А вот тут вы не правы. Жилищные условия в Арктике, конечно, лучше стали, техника совершеннее, рации мощнее. А сама-то Арктика чем изменилась? Она все та же. Сейчас стоят редкие дни: солнце, морозец легкий, снег поскрипывает... Разве это Виктория? Это Мытищи! Виктория — это когда ветер сорок метров в секунду, когда веревка натянута до метеоплощадки, потому что на вытянутой руке рукавицы не видно, когда океан штормит и обломки айсбергов на станцию швыряет. А программу наблюдений мы прервать не можем. И актированных дней у нас нет. Вот спросите у Сережи. Он радист-метеоролог, ведет бортжурнал нашей станции. Радист, это вы сами понимаете, что в Арктике такое. Какая бы техника ни была на службе у полярников — и ракеты, и лазеры, и ЭВМ, а радист остается радистом. Школа Кренкеля! Радист в Арктике держит в своих руках невидимую ниточку, которая всех нас с домом связывает, с Большой землей. И по этой ниточке к нам тепло идет.

За стеной кают-компании пела морзянка. Сережа «отбивал» очередной сеанс.

«Ти...ти...ти-та-та...» — тоненько напевал электронный ключ.

— Не устаете от однообразной работы, Сережа? — заглянул я в каморку радиста.— Каждый день в одно и то же время: ключ, журнал, записи, метеоплощадка...

— Что вы, Арктика скучать не дает.

Такое иногда «разнообразие» вносит, что впору роман писать.

— И что, действительно пишете?

— Нет, это я так, к слову. Пишу только о событиях дня в бортжурнале. Я, когда его вести начал, перечитал старые записи, а там, что ни день, одна и та же фраза: «Водомерное ведро проверено, течи нет...» А я пишу все, что мне кажется интересным: пуночка прилетела, где-то самолет пророкотал, медведи в гости наведались, жена в пургу гулять вышла, в трех метрах от избушки откопал...

— Я знаю, Сережа, вы шестой год зимуете, что больше всего запомнилось?

— Как и у всех, наверное,— первая зимовка. У меня она прошла на станции Русская Гавань на Новой Земле. Там и в воду первый раз провалился, и первый раз обморозился, и первых настоящих друзей нашел.

«Годы пройдут, а эти негостеприимные берега останутся все теми же... Только морские птицы совершают свои бесконечные полеты к скалам и обратно к воде... В течение короткого лета в растрескавшиеся береговые утесы ударяет прибой, волна с рыданием разбивается о камни, но некому услышать ее жалобу. Тысячелетние глетчеры сползают в морскую пучину. Горы той страны холода и зимы лишены растительности, они стареют и распадаются, а склоны их, усеянные каменными обломками, кажутся покрытыми костями мертвецов...»

Вот так — откровенно, безжалостно и горько в 1873 году описал пейзаж Земли Франца-Иосифа австрийский альпинист и военный топограф Юлиус Пайер.

Земля эта огромна — более сотни островов архипелага простираются на 400 километров по широте и на 250 километров по меридиану. А северную ее оконечность венчает остров Рудольфа, самая дикая и легендарная суша Земли Франца-Иосифа. Мертвые камни Рудольфа и поныне хранят прах бесстрашного путешественника лейтенанта русского флота Георгия Яковлевича Седова.

В 1929 году на Землю Франца-Иосифа была высажена первая партия советских зимовщиков, прибывших, и это символично, на ледоколе «Георгий Седов». В вихре метели семь человек опустились по штормтрапу на лед припая. Первый нес за пазухой пушистого котенка. Полярники смеялись: хорошая примета — будем обживать острова всерьез и надолго! А шедший последним, будущий Герой Советского Союза Эрнст Кренкель, а тогда молодой радист, крикнул тем, кто остался на борту ледокола: «Спасибо, товарищи, что за-ташили нас сюда!»

С 1932 года, в связи с проведением Второго международного полярного года, начала постоянную работу полярная станция «Остров Рудольфа». Благодаря своему географическому положению эта станция стала отправным пунктом для многих советских экспедиций к Северному полюсу...

Недавно вышла книга Героя Совет

ского Союза академика Евгения Константиновича Федорова. Называется она «Полярные дневники». На страницах, помеченных 1932 годом, читаем: «Вот высокий темный образ мыса Бро-рок, крайней юго-западной точки острова... За Бророком уходит на юг еще более темный и мрачный мыс Аук. Над скалами не видно птиц, не слышно гомона их базаров. Все они — кайрь\, чистики, люрики — улетели на юг...»

Отсюда, с острова Рудольфа, с конечной точки маршрута, Федоров отправил радиограмму Ивану Дмитриевичу Па-панину на остров Гукера и в Арктический институт Владимиру Юльевичу Визе: «Прибыли на Рудольф 6 мая. На карте архипелага много ошибок. На Геллере нашли остатки каменной хижины и могилы... Между мысом Шреттер острова Гогенлоэ и мысом Габерманом острова Рудольфа открыты два небольших острова...»

Еще одна примечательная деталь: в декабре 1932 года здесь, на Земле Франца-Иосифа, 22-летний Евгений Федоров вступил в комсомол.

Потом Евгений Федоров попал на остров Рудольфа спустя пять лет, когда в апреле 1937 года сюда садились тяжелые самолеты воздушной экспедиции «Северный полюс-1». Рудольф стал главной базой папанинцев. А в августе того же года отсюда стартовали самолеты на поиски бесследно исчезнувшего экипажа Сигизмунда Леваневского.

Нечасто человеку выпадает возможность попасть в легендарные точки планеты. Одна из них, несомненно, остров Рудольфа, куда наш вертолет приземлился в солнечный майский день.

Первым встретил меня и провел по станции ее начальник — тридцатилетний Владимир Бобровский, смущающийся и немного скованный: первый раз в жизни давал интервью.

— Скажите, Володя, а возможны открытия в сегодняшней Арктике?

— Думаю, возможны,— убежденно сказал он.— Только мы-то здесь не для открытий. У нас ежедневная планомерная исследовательская работа. Планы, графики, дежурства, замеры. Четкие сеансы связи. Колонки цифр. И этот ритм не должны нарушать ни ураганные ветры, ни снежные бураны, ни свирепые осенние штормы...

Ослепительно сверкал купол ледника, на три сотни метров поднявшийся к небу. Ледяной этот щит отвесно срывался в замерзший океан. Чуть больше восьми градусов было до полюса — чуть больше девятисот километров застывшей, искореженной ветрами и вечным дрейфом ледовой дороги. Но мне почудилось, что я отчетливо вижу следы — узкие колеи саней, отпечатки собачьих лап и цепочку вмятин, оставленных унтами мужественных людей, которые покоряли и покоряют Север.

Земля Франц а-И о с и ф а — Диксон — Норильск

24