Вокруг света 1985-11, страница 17

утвердились в селениях тхаев, кхму, вьетнамцев и мео.

— Молодежь даже не знает слова «голод». Люди живут в достатке,— подтвердил секретарь уездного комитета партии Но Ван Пон.— Уже в этом большая победа народного строя. Но мы смотрим дальше. Недавно ученые-социологи изучили бюджет тхайской семьи в кооперативе. Из 150 донгов в месяц 95 идут на питание, 38 — на жилье, 8 — на одежду. А вот расходы на культурные нужды, на духовное развитие незначительны. Тут нам еще много работать. На просвещение и здравоохранение деньги дает государство.

Среди гостей председателя было несколько людей народности кхму, мужчин и женщин. Они пригласили меня в свой бан. По проложенной всего неделю назад пыльной грунтовой дороге примерно за час мы добрались до горного селения.

«Самые хилые деревья в лесу счастливее, чем люди са.

Самые горькие побеги бамбука слаще, чем доля людей са».

Это строки из народной песни-жалобы кхму. Да и само слово «са», которым их называли соседи, означает по-тхайски «раб». Но в дни народных праздников под монотонный перезвон бронзовых гонгов кхму пели и другие песни — величественные и красочные баллады о далеком прошлом: о неисчислимых стадах домашних слонов, длинных вереницах рабов, о женщинах неописуемой красоты и воинах, овеянных славой ратных подвигов. У кхму нет письменности, но их эпос и история соседних народов проливают свет на судьбу племени, жившего когда-то на обширной территории у северных рубежей могущественной Ангкорской империи. Разгромленные сиамцами, а потом Лаосом, они ушли с равнин и предгорий в малодоступные горы, где им достались самые бесплодные болотистые земли и малярия. Сейчас их около трехсот тысяч в Лаосе и восемнадцать тысяч на северо-западе Вьетнама.

Сорокалетнего человека, который привел меня в свое селение, звали Ку-анг Ван Пхин. Но он сразу оговорился, что это тхайское имя. За сто лет жизни в положении «диких рабов са» народ кхму, и без того забывший былую культуру, потерял право давать детям свои национальные имена.

— Тхайские князьки и колдуны не считали кхму за людей. Единственное предназначение кхму — быть рабами, считали они. А раб не может носить имя, непроизносимое для хозяина,— рассуждал он.— Сейчас по привычке детей регистрируют под тхайскими именами, а в деревне все имеют прозвища. Но вот мой сосед нарек своего первенца нашим старинным именем Рвай Бенг Унг — «Лесная Кошка с Круглыми Пятнами» (очевидно, леопард). Такие имена пока редкость, но их все больше.

Я боялся, что селение кхму — скопление хилых времянок. Но родной бан Куанг Ван Пхина оказался довольно ухоженной деревней с почти такими же, как у тхаев, свайными домами.

— Этот бан в ложбине мы построили уже при народной власти,— рассказал Пхин, когда мы поднялись в дом и на низком столике появился необычно терпкий чай из крупных сырых листьев чайного дерева. Такие деревья в Тэй-баке бывают толщиной до двух обхватов. Они растут в джунглях.

— До революции местные обычаи предписывали са селиться только в горах. В селениях других народов жить запрещалось. И если — это было очень-очень редко — тхайский парень женился на девушке кхму, его изгоняли из деревни и он вынужден был уходить в дом бродяги тестя.

Тхаи тогда говорили: «Тхаев кормит вода, а кхму — огонь». Ведь в тех горах, куда были загнаны кхму, нельзя было прокормиться, кроме как под-сечно-огневым земледелием, да и то рос там только «май» — полудикая разновидность маниоки. И кхму считались «грязным» народом еще и потому, что вместо риса ели клубни «май». Им не было смысла тратить силы на хороший дом. А теперь уже почти не встретишь убогих шалашей с земляным полом, где люди делили кров с собаками и свиньями.

Революция спасла вьетнамских кхму от вымирания, покончила со средневековой дискриминацией. В 1956 году по земельной реформе кхму получили в этом месте семнадцать гектаров орошаемой земли. Тхайские активисты начали учить соплеменников Пхина растить рис. В 1960 году в общине Тханьсыонг стали создаваться первые небольшие кооперативы. Один из них предложил старейшинам кхму участок общественной земли. Подозрительность и недоверие к тхаям рассеялись, и кхму присоединились к тхайскому кооперативу.

Дом Пхина похож на тот, в котором мы обедали на центральной усадьбе, только потеснее и без расшитых занавесок. Циновки из слоновой травы отделяют от основного помещения спальные отсеки: слева — для хозяев и старшего сына с женой, справа — для дочерей и младших сыновей. Посредине очаг, который топится по-черному, а главная кухня для варки риса вынесена из дома на открытую площадку, куда ведет противоположный дверной проем.

— По старому обычаю этого проема не должно быть. В доме — только одна дверь. В нее входят живые. Когда нужно было выносить покойника, проламывали специальную дыру в задней стене. С новым образом жизни уходят в прошлое старые обычаи. Сейчас я в праздник надеваю белую рубаху, а раньше белую ткань — цвет траура — ни в коем случае, кроме похорон, нельзя было вносить в дом.

Страх перед смертью, которая всег

да была совсем рядом, отступил. Никто не соблюдает и сложный обычай сватовства, когда, заручившись согласием обеих сторон, жених должен был от четырех до двенадцати лет отрабатывать в доме будущего тестя.

До недавнего времени кхму не знали никаких ремесел — ни ткачества, ни гончарного дела, не умели ковать металл. Они лишь вязали из слоновой травы похожие на большие мягкие гребешки «зани» — заготовки для кровли домов. Товар очень дешевый, но только он давал кхму рис, одежду, посуду, орудия труда. Одежду на обмен получали только изношенную, часто уже лохмотья.

Рис теперь свой. В каждой семье два-три буйвола. А для обмена на ткань и домашнюю утварь плетут те же «зани» (это уже специализация), выращивают арбузы, маниоку, побеги бамбука, продают рыбу, мясо.

Кроме нас с хозяином, в доме были только две дочери-подростка. В этот воскресный день жена и сыновья работали на сухих горных полях, которые кооператив выделяет семьям в личное пользование, ловили рыбу в горной реке, собирали побеги дикого бамбука в лесу. Эти когда-то основные занятия стали подсобным приработком, но кхму не отказываются и от них.

На открытой площадке дома младшая дочь делала «зани», привязывая быстрыми движениями к бамбуковому пруту космы слоновой травы. Вторая, одетая по случаю гостей в праздничный наряд, похожий на тхайский, ткала вручную на деревянной раме многоцветный шарф.

— Набивает руку,— с гордостью прокомментировал Пхин.— Пока мало кто из женщин кхму обучился ткачеству у тхаев. У нас теперь есть хлопковые поля. Хлопчатник обмениваем у тхаев на готовую одежду. Но молодежь учится ткать, вышивать и кое-чему научилась. Не только ткать.

Раньше слова «грамотный са» вызывали усмешку. Пятнадцать лет назад в селении открыли начальную школу, и все дети теперь учатся. Преподают две тхайские учительницы. Своих пока нет. Но знание тхайского и вьетнамского языков открывает путь к общению с соседями.

У всех народов есть свои традиционные праздники. А у кхму их не было, разве что свадьба да скромное торжество после постройки дома. Что убедительнее скажет об их прежнем приниженном и беспросветном существовании?

После революции в новых банах зазвучали песни. Кхму отмечают теперь вьетнамский Новый год — Тэт, празднуют окончание жатвы с тхаями.

И вместе празднуют юбилей победы под Дьенбьенфу — победы, открывшей путь к их возрождению.

Лайтяу — Ханой — Москва

15