Вокруг света 1986-10, страница 33

поверхность ровная и глянцевитая. Стока нет. Вода поднимается вертикально, заполняя глубокий овраг, подбираясь к черным шапкам птичьих гнезд на вершинах вековых ракит. В одной из крон, ветвящейся прямо из глади вод, мечется сорока. По прутику перетаскивает она свое гнездо на более высокое дерево.

— Во хитрая птица,— слышу я рядом,— теперь ее вода не достанет.

— Чует, должно, что реке еще подниматься...

— Откуда же ей подниматься? Орловский лед со вчерашнего дня идет.

— А может, дожди выпадут...

Четверо крупных мужчин в ватных

бушлатах и резиновых сапогах не торопясь покуривают, поглядывая вокруг. Их разговор своей лаконичностью и глубокомысленной интонацией напоминает разговор гоголевских мужичков, рассуждающих, «доедет это колесо до Казани или не доедет». Но он невольно притягивает внимание, и ты не замечаешь, когда и как вступаешь в этот разговор, главное в котором вовсе не стремление что-то выяснить или уточнить. Неважно, кто первым замечал или разглядывал некий тонкий штрих в картине ледохода. Достаточно было короткого слова, чтобы обострить общее внимание. Это было не наблюдение, а редкое для современного человека глубинное и совместное переживание контакта с природой, спокойное и мощное ощущение полноты бытия.

Народу у реки становилось все больше. Наша группка, то разрастаясь, то разделяясь, влилась в единый круг пестрой толпы. Снова и снова заходил разговор о том, как некто

Юров пытался вчера переплыть Оку на пугачьей лодке. (Так называют здесь крохотный одноместный дощаник, которым «пугают» рыбу, загоняя ее в заранее расставленные сети.) Юров греб стоя, одним веслом, и довольно долго увертливое суденышко ловко проскальзывало между льдинами, пока не наткнулось на неприметный топляк. Лодку тряхнуло. От неожиданности Юров потерял равновесие и выпал за борт. Благо на берегу возле конторы совхоза «Белевский» стоял вездеход-амфибия. Из воды вынули не только Юрова, но и его лодку. Теперь над ним посмеивались: «Хваленку не вытянул», «Страху натерпелся». Но даже сквозь эту легкую насмешку пробивалось уважение...

Белевская улица умеет чтить сноровистость и отвагу, умеет и прощать едва ли не «все-все-все» за смелость, гордость и находчивость. Надо ли удивляться, что многие белевцы потом в любых местах и при любых занятиях не могут забыть той пронзительной радости, которую испытали, совершая какое-то дерзкое действо на виду у людей?

По улицам, ведущим к Оке, густо, как на демонстрации, шли люди. Говорят, в пору разлива каждый беле-вец хотя бы раз в день приходит взглянуть на ледоход. Кругом только и слышно было что о прибылой воде; мой утренний круг общения, похоже, раздвигался до масштабов всего города. Но вдруг ухо уловило еще одну ноту.

— Мы — вятичи! — с нажимом выговорил звонкий голосок в легкой стайке девчонок, спускавшихся к реке.

Надо сказать, пращуров в Белеве вспоминают довольно охотно. Каждый год число посетителей Белевско-го художественно-краеведческого музея вдвое-втрое превышает число жителей города Белева. На улице Чехова, наискосок от старинного здания банка, не так давно вырос четырех-квартирный двухэтажный коттедж из белого силикатного кирпича. Каменщики, возводившие здание, выложили по фасаду красно-кирпичной вязью «ВЯТИЧИ»... «Одно из самых загадочных древнерусских племен», как выразился известный в прошлом историк А. Л. Погодин, по-прежнему волнует воображение.

Вятичи дольше всех на Руси оставались язычниками, и потому считались культурно отсталым племенем. Однако «акающий» говор приокских «вятических» губерний: Орловской, Тульской, Калужской, Московской и Рязанской — стал нормой русского языка.

Официальные летописи о вятичах упоминают главным образом как о воинах. Они ходили с Вещим Олегом на Царьград в 907 году. Их регулярно «усмирял» Владимир Мономах. Они составляли малую дружину Евпатия Коловрата, не убоявшуюся сразиться со всей ордою Батыя. Но «в отличие от большинства славянских племен вятичи никогда не клали с покойниками оружия»,— констатирует известный археолог А. В. Арциховский. В курган, в котором погребали мужчину, клали только орудия труда: нож, топор, стамеску. А в захоронениях женщин археологи находят обильные наборы украшений и среди них семилопастные подвисочные кольца, которые похожи на опрокинутую вниз зубцами корону и которых не было ни у каких других племен, кроме вятичей.

Человеку, живущему в верховьях Оки, природа давала полное приволье. А история то и дело бросала его в нужду и разорение, которых он не мог избежать и в которых не был виноват. Приходилось до времени терпеть нестерпимое. Приходилось «переть на рожон», ибо без риска чести не сохранишь. Какие контрасты должно было порождать в сознании столь противоречивое бытие! Судя по историческим документам и устным преданиям, в характере такого человека практическая сметка опровергалась жаждой подвига, самоотверженность могла обернуться равнодушной покорностью, застенчивость сменялась запальчивостью, а превыше всего ценилась личная независимость, которую подчас неизвестно куда было и певать. Идеализировать такой характер не стоит. Труден он и для окружающих, и для самого человека. Но тогда это было то, что нужно, чтобы не бросить родную землю под натиском могущественных врагов, не уйти и не впасть при этом в глухое рабство, не принять чуждых взглядов и ценностей, а выстоять и одолеть. На крутых поворотах истории такой характер — главное национальное достояние.