Вокруг света 1987-02, страница 37

сак, по форме напоминающий финку, несколько тяжеловат и длинен; в кин-боках — изукрашенных ножнах, чаще всего металлических, с чернением по серебру — он прекрасно смотрится на стене. Но миллионы мужчин, проснувшись поутру, водружают на темя чустские тюбетейки, а чабаны, собираясь в путь, закладывают за голенища непременно чустские печа-ки в мягкой кожаной оболочке. И повязывают поверх халатов желтовато-розовые чорси, которым нет износа.

Привлекательность изделий из маленького Чуста — в удобстве, а красота в простоте; можно сказать, что это классические предметы, тогда как изделия мастеров из других городов все же более декоративны, изысканны, чем того требует каждодневная жизнь.

Я вглядывался в белесые скаты логов, пестрые россыпи камней, су-хо-коричневые склоны хребта, синеватые тени рощ миндаля и думал — не в этих ли суровых пейзажах находят местные художники линии четких узоров, которыми расшивают тюбетейки? Удивительно, но во всей округе лишь Чует славится тюбетейками. Даже в ближайших кишлаках, отстоящих на каких-нибудь пять километров, их не шьют и никогда не шили!

Чустская тюбетейка четырехуголь

Сборочный цех на Чустском заводе ножей.

Здесь производят печаки.

ная, но когда ее складываешь пополам, становится плоской; ее удобно сунуть в карман, за пазуху или под подушку. Поверху на каждой из ее сторон вышито перо; можно принять его также за облако или стручок перца. В Чуете уверяют, что так изображают миндаль, этнографы видят в узоре условное изображение петуха, символа жизни. Не станем вмешиваться в сей спор. По низу тюбетейки — по четыре с каждой стороны — вышиты крохотные кибитки; впрочем, легко принять их также за клочья облаков. Цвет их белый — по черному или иззелена-черному шелку. Эти компоненты неизменны, но, если вглядеться в узоры внутри кибиток и стручков, то едва ли отыщется повтор. Стежки — а их от 35 до 40 тысяч на каждой тюбетейке — образуют всякий раз новый рисунок, соответствующий наклонностям мастерицы и содержащий свою особую символику. Как в этом похожи русские промыслы: сохраняя общий стиль, например, росписи Хохломы или Мстеры, они бесконечно разнообразны в отделке.

Лет двадцать назад в Чуете выстроили на южной окраине дом, где решили собрать всех лучших вышивальщиц. Из сундуков долгожителей вытащили на свет прабабушкины платки и накидки. Их изучали, срисовывали. Скоро в магазины стали поступать расшитые скатерти, зарде-воны (расшитые полотнища, которые вешают под притолокой), настенные

ковры-полаки. Узоры на них старинные либо сотканные по старинным мотивам с соблюдением всех вековых особенностей.

А вот усадить тюбетейщиц в одном цехе не удалось. Это традиционно домашняя работа. Мать обучает своему искусству дочерей, и так от поколения к поколению. К десятилетнему возрасту все девочки уже прекрасно владеют иглой. Когда им исполняется двенадцать лет, дарят чор-курпанча — передник с тремя кармашками, в которые вкладывают иглы, нитки, кусочки материи. Это как бы обряд посвящения в мастерицы.

Закончив уборку и подоив скотину, женщины семьи усаживаются на террасе, а зимой в одной из комнат дома. В углу ставят так называемую супу — табуретку с мягким сиденьем. Она предназначена для старейшей в доме. Со своего возвышения та наблюдает за работой, дает советы. Петь не принято, но шутить, подсмеиваться друг над дружкой и просто болтать — сколько угодно. Когда кто-нибудь из мастериц кладет последний стежок и откусывает нить, то несет напоказ свое творение старейшей в семье. Если та одобряет, тюбетейку зажимают в тахтакач, деревянные тиски, где она обретает способность складываться.

К концу недели бабушка, водрузив шапочки одна на другую (получается довольно высокий столбик), несет его на фабрику. Вид у нее при этом бывает весьма горделивый. У проход