Вокруг света 1987-04, страница 33

— Вдруг где-нибудь лежат в кустиках? — Жена огляделась.

— Подумаем спокойно.

Я хлопнул рукой по прикладу карабина., торчавшего в нартах из-под веревки. Пуфик понюхал приклад, и в душе его явно прибавилось отваги: что такое оружие в руках человека, он знал. Я вытащил карабин и перекинул ремень через плечо. Демонстрация силы вселила уверенность в моих соратников. Храбрость Пуфика расширилась до такой степени, что он подошел к тропе почти вплотную, зарычал и бросил на нее снег задними лапами. Остальные собаки тоже приободрились. Пуфик, заметив их повеселевшие морды, совсем воспрял духом и на глазах у всех с презрением задрал лапу и обрызгал тропу, чем окончательно утвердил в глазах упряжки свой исключительный героизм. Потрясенные его доблестным поступком, псы наверняка забыли конфузливую историю, в которой их властелин спасался на нартах от запаха росомахи.

— Пошли! — приказал я собакам, но увы — тут же убедился, что демонстрация — еще не действие.

Сделав несколько шагов, псы перед тропой все равно уперлись, пока мы в одном месте не отгребли целый кусок и не накидали туда свежего снега. Лишь тогда упряжка, озираясь, миновала след своих родственничков. Зато на той стороне наши доблестные трудяги, поджав зады, рванули от волчьей дорожки со всей силой. Ведь теперь причина испуга оказалась за спиной, а это всегда страшнее. Огурец пронзительно завизжал «гав-вай-зза-ай!» и, скрючив спину подковой, просунув хвост под брюхо так далеко вперед, что при желании мог упрятать морду в его кончйк, попытался обогнать Дуремара. Но вожак, даже изрядно испуганный, обязанности и права свои знал, а табель о рангах соблюдал. И, конечно, понимал, что ужас в той степени, когда теряется контроль над собственным поведением,— прямой путь к гибели. Бояться никому не возбраняется, но не терять же разум при этом! Последо

вал грозный рык и удар зубами в плечо обезумевшего подчиненного. Боль от укуса мгновенно оборвала истерику. «Гзав!» — взвизгнул Огурец и сразу опомнился. Увидел рядом ощеренные клыки вожака, готовые для нового удара, увидел расширенные от страха, но смотревшие с укором карие глаза «прекрасной дамы» Шушки и осадил, заняв свое место в упряжке.

— Так его, труса, Дуремик! — не забыл сын подкрепить воспитательный поступок не менее могучим воспитательным фактором — словом: — Молодец!

Сопка выросла и надвинулась на нас серыми обрывами. Вот, кажется, и Белокаменная. В горной цепи справа возникли ворота, и в них открылась узкая долина. Двумя темными лентами с извилистым прогалом оттуда выползли кустарники.

— Устье речки Номкэн,— сказала жена.— Порог таинственной Нутэнут.— Она подняла руку к обрывам.— А это сопка Белокаменная. Только не видно белых камней.

— Темно уже. Утром сориентируемся лучше, а сейчас ставим палатку.

Мы распаковали нарты, отмерили под крутой стенкой, прикрытой широким уступом, квадрат по размерам палатки, и, пока жена с сыном привязывали по углам колышки, я расчистил площадку до подушки из пружинящих ржавых зарослей кассиопеи. Кассиопея — прекрасный природный матрасик. Под торцы конька пошли две лыжные палки, и через полчаса палатка, до скатов крыши утопленная в снег, уже стояла. Сунули внутрь шкуру и одеяло, продукты, наладили примус. Жена осталась внутри готовить ужин, а мы забили в наст колья и развели собак метра на два, привязав постромки так, чтобы они, вытянувшись, могли лизнуть носы друг друга. Это всегда успокаивает. Ближе нельзя: наведаются родственнички, и возникнет паника. Тогда постромки перехлестнутся, и возникнет неуправляемый клубок из первобытных зверей. В таких случаях даже самым умным псам начинает казаться, что их держат не постромки, а враги. Они безумеют и могут не узнать хозяина. А клыки у них, между прочим, чуть поменьше волчьих.

Пустить свободно собак тоже нельзя: в любом маршруте упряжная собака, испугавшись чего-либо, чаще всего удирает не к хозяину, а домой. Но сейчас дом далеко, и удерут наши псы прямо в пасть серых братцев. Конечно, волки едва ли подойдут даже к такому — временному — жилью человека: научили их люди держаться на приличном расстоянии. Но раз на раз не приходится. В прошлом году одного старателя, сторожа участка, стая три дня держала в осаде. Хорошо, трактор пришел с прииска, снял осаду.

— А вот и месиво, а вот и кушево! — мурлыча под нос, сын раздал еду, и псы заработали челюстями, круша мороженый ужин.— Дать им налимий добавок? Витамин-чики?

— Можно, сегодня наработались. И самим пора отведать... кушева. Чувствуешь ароматы?

— Старается мамика.— Сын шмыгнул носом, ловя запах пельменного бульона. \

В палатке было тепло. Жена успела и фланелевый потолок подвесить. Между ним и крышей образовалась воздушная прослойка, а воздух держит тепло надежно, лучше всяческих наполнителей.

Мы поели рыбы — Кеунеут ухитрилась запихнуть в нарты огромного вяленого гольца,— затем мясо и бульон с пельменями. На десерт я пил чай с сахаром, а остальные — и Пуфик, разумеется,— со сгущенным молоком. Львиная доля досталась, конечно, сыну и Пуфику.

— Благодать какая,— задумчиво сказала жена.— Ти-шина-а... И не верится, что мы на краешке земли. Одни, в горах, да еще зимо-о-ой... Ох, только бы эти собачьи братцы не пожаловали...

— Придет серенький волчок, схватит Пуфку за бочок,— промурлыкал сын.

Пуфик поднял голову, махнул ушами и передвинулся от двери к нему в ноги, а потом постукал хвостом по пяткам.

— И вовсе у меня душа не в пятках,— возразил сын.— И про тебя я знаю, что ты вовсе не боишься, а просто хочешь меня погреть.