Вокруг света 1987-04, страница 35

Сопка, у которой мы ночевали, была испещрена молочными пятнами. Выходы кварца. Всю стену не видно, ее затягивал туман, но и так стало ясно — перед нами Эль-гыквынайкай-Белокаменная.

— Надо отколупнуть кусочек на память,— я потянул с нарт топорик, но жена неожиданно дернула за локоть. Туман чуть сполз, открылся просвет, и мы увидели пятнистый склон, торчавший в нем ржавый кекур и сидевшую на его каменной макушке птицу. Она была чуть меньше полярной совы, стройнее, белое брюхо в серой штриховке, серая шапочка на голове, небольшой изогнутый вниз клюв. Глаза казались живыми блестящими бусинками.

Птица тоже увидела нас и быстро закрутила головой, наклоняя ее вправо, влево, вниз, резко качнула телом, тряхнула крыльями. А глаза так и пронизывали нас острыми черными лучами. Приоткрылись крылья, и стало заметно, что снизу они тоже белые, а резкий поворот позволил увидеть внешнюю сторону — темно-серую.

Туман стал опадать, прижался к земле. Птица легко распахнула крылья, крутым виражом опала со скалы и полетела над кустами в верховья речки Номкэн.

— Вчерашняя птица! — закричал сын.

— Кречет! — удивился я. Может, вчера я бы и узнал его, да никогда не читал, что зимой в Анадырских горах он остается, а не улетает на юг.

— Начинается царство таинственной Нутэнут! — торжественно произнесла жена.— А царь — Зимний Кречет. Видите, какой гостеприимный — второй день показывает дорогу.

— Пошли быстрее,— заторопил сын.

Но быстрее не вышло. Кустарники стояли непролазной стеной. Частые туманы заледенили ветви, превратив их в хрустальный частокол. Мы промучились часа полтора, а прошли не более километра. Снежные наметы в кустах тоже были схвачены коркой. Местами она держала, а местами лыжи с хрустом рушились под нее и внизу проскальзывали вперед. Поднять их, проломив корку, было невозможно. Приходилось, задирая задники, пятиться назад, а там концы лыж крепко ухватывали всяческие рогульки и переплетения ветвей. А с нартами еще тяжелее: ветви застревали между постромками, в каждой щели деревянного каркаса, под веревками. Наконец я не выдержал, скомандовал остановку и пошел на разведку. У борта долины, под сопками, была свободная от кустов полоска, но там шли усыпанные гранитными валунами и каменной дресвой увалы. Можно идти без лыж, а с нартами соваться нечего.

Зато русло реки оказалось удобным. В меру извилистое, гладкое, припорошенное снегом, оно вело нас в страну туманов.

Прекрасная дорога, подумал я, но тут же вспомнил предостережение: «Повернешь на Номкэн, по льду не ходи, берегом». Почему? В горячке расспросов это-то и забыл узнать...

Я осторожно опустился с пойменного уступа на плотный лед. Держит. А куда он денется? Третий месяц растет. Я попрыгал. Даже не пискнет под ногами. А молодой, только намерзший, хоть и толстый, всегда выдает себя: шуршит, покряхтывает. Тело его под ногами чувствуется каким-то мягким, податливым. Но тут монолит. Слона водить можно.

А туманы? Значит, впереди есть открытая вода. На чукотских горных реках такое встречается часто. Вот Инайме об этом, видимо, и предупреждал. Но такую отдушину мы всегда заметим, уже приходилось видеть.

— Давайте сюда!

Постепенно туманы редели, а потом ветер повернул и погнал их вверх, к истокам Номкэн. По сторонам открылись горные гряды, все в разноцветных осыпях, рассеченных темными выходами коренных пород. С террас над глубокими трещинами и обрывами висли синие наплывы снега, надутые ветрами. Гряды потихоньку сужались, русло заметно забирало вверх.

Скоро долину пересекла низкая морена. Прорезая ее когда-то, Номкэн сузилась до десятка метров. На краях русла под обрывами распиленной морены высились груды валунов. Как опилки по бокам могучей пилорамы.

^ ^ — Что-то долго идем, а Желтой сопки не видно,— не-

* ^ громко сказала жена.

3 «Вокруг света» № 4

*

I

— Спокойно, мамика. Куда денутся висящие над речкой обрывы? Речка-то вот она, под ногами. Так что можно не волноваться, доберемся в конце концов.

И словно вопреки моему призыву «не волноваться» впереди раздался треск, затем какой-то стеклянный звон, и Дуремар... исчез! Я успел только заметить, как вздернутым флагом мелькнул надо льдом и опал пушистый хвост.

— Авария! — завопил сын, натягивая ременный поводок, шедший от упряжки вожака. С визгом, шарахнувшись в стороны, уперлись и заскользили по льду Огурец и Шушка. Общими усилиями нарты удалось остановить и развернуть боком к открывшейся впереди дыре. Ближний край ее хрустел и осыпался под постромками вожака. Сын рванулся к дыре, и не успел я слово сказать, как он с криком: «Держись, Дурёма!», скатился вниз.

Я выдернул с нарт топорик, воткнул его сбоку, у полоза, и бросился вперед...

...Дуремар висел, схваченный упряжью, в метре над сухим галечным дном речки Номкэн. Висел, перегнувшись подковой, и молчал. Событие, видно, было так мгновенно, что он не успел испугаться.

— Сейчас мы тебя с-спас-с-сем! — стоя на галечном дне, сын с натугой толкал Дуремара вверх. Вокруг дыры прыгал Пуфик и прямо по-человечески кричал:

— Ах-ах! Ах-ах!

Скулили перепуганные Шушка и Огурец.

Один Дуремар был спокоен. Он уже разглядел, что земля недалеко, а младший хозяин стоит на ней: значит, нечего бояться. Я ухватил постромок вожака, подтянул чуть вверх и сказал жене:

— Отпускай нарты, иди сюда.

— Тяните его! — увидев нас обоих над дырой, скомандовал сын, вновь пихая Дуремара: — Спас-сем, куда ты денешься!

Пес махнул хвостом — «Я иного и не мыслю!» — и продолжал безмолвно висеть.

Вдвоем мы подтянули постромок выше, я ухватил вожака за шиворот и выдернул на лед. Тут же началось неописуемое собачье ликование. Но мне, как руководителю экспедиции, стоило Дуремара выдрать: вожак, а не заметил тонкого льда. А случись там вода? Тоже мне «бригадир», вспомнил я уважительное слово, сказанное о нем Кеунеут. Гнать таких бригадиров в шею. В разнорабочие.

Жена лежала на льду и, сунув голову в дыру, переговаривалась с сыном. Конечно, ахала. Я опустился рядом.

— Царство,— восторгался сын.— Ледяное все, зеленое. Прыгайте. Тут, наверное, много будет приключений!

Пришлось доставать из нарт и разматывать кусок репшнура. Его хватило от валунов на берегу до дна ямы.

Внизу висел зыбкий зеленый сумрак. Откуда-то плыло журчание воды. Звуки подо льдом обретали глухую раскатистость и медленно утекали в сумрак.

— Какие чертоги! — прошептала жена и потрогала заиндевевший потолок. Шурша, посыпался иней.— А не обвалится?

— Висело же до нас.

— Вода журчит. Где она?

— Посмотрим. Только осторожно.

Мы прошли с десяток шагов и оказались на берегу ручья. Он был шириной метра четыре. Вода прозрачная, но в то же время какая-то черная. В ней приглушенными цветными пятнами светились галечники.

— Смотрите, халцедончик! — Сын выхватил из воды плоскую плитку.

В воде мелькнула тень, за ней еще несколько, а потом проплыла темная, сбитая в комок масса.

— Рыбы!

Это были хариусы. Следом за косяком медленно потянулись отдельные рыбины. Крупные, не меньше килограмма каждая.

— Вот они где зимуют! А удочки на нартах!

— На местах зимовки ловить запрещено,— сказал я.

— А кто узнает?

— Мы сами. Разве этого мало?

— Хм...— Сын задумался.

Окончание следует