Вокруг света 1987-07, страница 32

са показалась конная группа, впереди ехал улыбающийся Головин. А рядом с ним известный ергенчи — охотник Николай Васильевич Набоков. С Набоковым был и его сын Михаил, чубатый парень лет двадцати.

— Значит, согласны идти с нами? — обрадовался Погребецкий.

— А почему бы не пойти? Просто грех отказываться...

Набоков всю жизнь прожил на Тянь-Шане и в свое время был даже проводником в экспедиции известного немецкого географа и путешественника Мерцбахера.

С утра, хотя и был туман, Погребецкий вместе со стариком Набоковым вышел искать путь на перевал. Ветер дул с юга. Набоков поднялся вперед и заметил:

— Дымом тянет...

Они вышли к одинокой юрте. Возле очага стоял худощавый киргиз с лицом, побитым оспой. Он уважительно поклонился и пригласил располагаться. Пока хозяин возился возле очага, Погребецкий послал своего помощника Зауберера за остальными участниками экспедиции.

Заночевав у киргиза, Погребецкий намеревался с утра подняться на перевал. Когда Михаил Тимофеевич вышел из юрты, он увидел, что голые вчера еще вершины и осыпи стали совсем белыми.

— Вот тебе и зима! — щуря глаза, заметил Погребецкий.

Подъем был крутой и опасный. Когда стрелка высотомера замерла на отметке «3530», не осталось сомнения, что экспедиция взошла на перевал. Отсюда была видна укрытая снегом цепь Сарыджаза, а на востоке проглядывала огромная, похожая на белый шатер вершина Хан-Тенгри. Погребецкий достал дневник и записал:

«Мы не отрываясь смотрели на Хан-Тенгри и ближайшие к нему вершины. И каждый думал об одном и том же... Пройдет немного времени, и советские люди начнут наступать на эти вершины. Мы — первые разведчики, должны открыть путь к этому наступлению, путь в самое сердце небесных гор... И каждый чувствовал на себе большую ответственность за порученное задание. Удастся ли нам справиться с ним?..»

Чтобы не терять высоты, экспедиция спустилась с перевала траверсом и вскоре вышла на Кашкатер, соседний перевал в хребте Терскей-Алатау. Дальше путь лежал на один из наиболее труднодоступных в Тянь-Шане — перевал Тюз.

Перед выходом нужно было дать хорошо отдохнуть людям и лошадям. Но отдыхать не пришлось. Ночью Погребецкого разбудили выстрелы за палаткой и крики погонщиков:

— Тийбе! Не трогай! Это лошади экспедиции!

И писклявый голос:

— Жогол! Мен атамин! Стрелять буду...

«Неужели это голос караванщика Мирзабека?» — успел подумать начальник экспедиции, вскакивая на

ноги. Но сейчас не время разбираться, кто навел на лагерь басмачей. Нельзя терять ни минуты.

— Нужно спешить за помощью к Головину! — выбегая из палатки, крикнул Погребецкий Заубереру. И вместе с караванщиком Барданку-лом кинулся вдоль берега.

Вдруг впереди возникли контуры всадников. «Басмачи!» — решил Погребецкий. Но Барданкул закричал в темноту что есть силы:

— Не стреляй, товарищ! Моя Барданкул!

И тут Погребецкий увидел, что всадники, опустив винтовки, мчатся навстречу. Это пограничники. Оказывается, Головин, услышав выстрелы, приказал седлать лошадей и мчаться в верхний лагерь. Узнав о налете, он пришпорил коня, и пограничники пустились в погоню за басмачами.

Настроение у Погребецкого было скверное. Неизвестно, догонит ли Головин банду. А экспедиция без лошадей сорвется...

Настичь бандитов Головину не удалось, они удрали, но лошадей бросили.

Увидев направлявшегося к костру Мирзабека, Михаил Тимофеевич вспомнил ночной писклявый голос и то, как Мирзабек вчера вечером долго возился возле седел.

— Вроде бы удрать собирался,— сказал Погребецкий командиру пограничников, незаметно показывая на караванщика.

— Глаз с него не спускать! — кивнул Головин.

Однообразные серые горы розовели, становились фиолетовыми. Травянистые склоны сменились мелкими осыпями, а кое-где торчали скалы. Продвигаться стало тяжело. Наконец Погребецкий с пограничниками вышел на снежные склоны перевала Тюз. Чтобы подниматься вверх с вьюками, приходилось пробивать в снегу траншеи. В полдень 25 сентября караван подошел к верхней точке перевала.

Уже дважды на пути экспедиции попадались потушенные костры, следы овечьих отар, конских табунов. Головин считал, что это стоянки басмачей, и принимал меры предосторожности, чтобы избежать внезапного нападения.

Первую остановку после перевала сделали в урочище Майбулак, где нашли место для переправы через Иныльчек. Переправлялись большую часть дня, потом караван остановился у подножия самой высокой вершины хребта Иныльчек Тау — 5897 метров. Она не значилась на карте и не имела названия, Погребецкий предложил назвать ее в честь знаменитого полярного исследователя Фритьофа Нансена.

До наступления холодов Погребецкий разведывал подступы к Хан-Тенгри, одновременно исследуя ледник и окружающие горные хребты.

— Мы уходим к леднику Иныльчек, лошадей и часть груза оставляем здесь, а вы, Иван Семенович, в случае

чего прикройте нас с тыла,— сказал Погребецкий, расставаясь с Головиным.

То, что увидели участники экспедиции в верховьях Северного Иныль-чека, превзошло все ожидания: перед ними лежал один из самых больших ледников в мире. Чтобы продвигаться по нему, приходилось вырубать во льду ступеньки, забивать крючья, навешивать веревки. В открывшемся неожиданно заоблачном озере плавали небольшие айсберги.

— Настоящая Арктика! — удивлялся Франц Зауберер, австрийский эмигрант, для которого наша страна стала второй родиной.— И где — в Средней Азии!

Осмотрев озеро и нависшие над ним обледенелые склоны, Погребецкий понял: здесь к Хан-Тенгри не пробиться. Оставался другой путь — по Южному Иныльчеку. Продвигаясь по новому маршруту, они обнаружили неизвестную куполообразную вершину и большой ледник. Вершине высотой 5760 метров дали имя Григория Ивановича Петровского, председателя Всеукраинского центрального исполнительного комитета, а большой ледник, стекающий в Иныльчек, назвали «Комсомольцем».

Трое суток шла экспедиция Южным Иныльчеком, и трое суток неотступно надвигались все новые вершины. Самая высокая — седьмая, а за ней, как предполагал Погребецкий, должен находиться Хан-Тенгри.

Когда, казалось, цель была близка, вихрем налетел ветер, разгулялась метель. Семь суток провели исследователи на леднике, не менее трех должно было уйти на обратный путь. «А если уйдет больше? — думал Погребецкий.— Головин возле пика Нансена обещал ждать только десять дней. Как быть?»

Однажды заметили внизу человека. То был один из караванщиков, Нур-гаджи. Он бежал по леднику, размахивая руками. Наконец разобрали, что он кричал:

— Ой, товарищ экспедиция, банда приходил!

Погребецкий взял у Нургаджи записку от Головина: «Обстановка сложилась такая, что я не могу оставаться здесь ни одной лишней минуты. 28 сентября на нас напала банда Джантая в составе 50 человек. Нападение было отбито. Через день басмачи повторили нападение. Предполагаю, что банда нападет еще раз и в более сильном составе. Жду скорейшего вашего возвращения».

Медлить было нельзя. Навьючив лошадей, пригнанных караванщиком, Погребецкий тотчас начал спуск к базовому лагерю.

...К нападению басмачей Головин готовился ежечасно. Однажды ночью, когда проверял посты, часовой доложил ему:

— Какой-то шорох слышал возле большого камня.

Они поползли, тщательно вглядываясь в темноту. Никого не обнаружили, но в душу Ивана Семеновича закралось беспокойство. С утра он