Вокруг света 1988-06, страница 44

Он неторопливо спустился ко мне, подождал, пока вышедшие из храма люди обойдут оба огня (они проводили над огоньком ладонями, касались ими лба, груди), и, обведя меня вокруг нижней лампады, сказал:

— Вот здесь разуйтесь, пожалуйста. Теперь пойдем. Идите за мной.

Мы неторопливо зашагали вверх. У самых дверей на плитах лежали распростертые люди. Некоторые поднимали головы и с интересом следили за мной. Потом опять продолжали прерванную молитву, вставали и уходили. Остался какой-то молодой парень, но и он вскоре ушел. И лишь мальчик лет десяти, стоявший на коленях у огня, сложив ладоши, уставился на меня с нескрываемым любопытством.

— Люди издалека приезжают,— объяснил страж,— многие и европейца никогда не видели. Станьте здесь, сэр. Может быть, вы увидите через решетку.

Что-то темнело в глубине, но разобрать я не мог ничего.

— Это частный храм. Он принадлежит бывшему махарадже. Траванкора. В Керале было два княжества: Трава н-кор и Кочин. Сюда допускают только индусов, но для этого надо стать на сорок дней временным монахом. Нельзя бриться. Надо быть в дхоти. Недавно военные и полицейские обратились к махарадже с жалобой, 2едь они обязаны бриться и ходить в форме. А у них нет сорока дней, у них маленький отпуск. Тогда махараджа по совету пан-чаята брахманов открыл для них особый вход. Они приходят бритые, переодеваются в дхоти, разуваются. Но все равно, когда выйдут в отставку, придут по-настоящему. Вас еще что-нибудь интересует?

— Да,— сказал я.— Скажите, а ха-риджанов пускают сюда?

Вопрос о хариджанах, неприкасаемых, которых раньше никогда не допускали в храмы, я задавал в разных молельнях. И повсюду отвечали, что по требованию правительства их не смеют дискриминировать. Многие прогрессивные брахманы и сознательные прихожане даже радовались этому и делились своей радостью со мной.

— Сэр,— с достоинством отвечал страж,— я сказал уже вам, что этот храм Вишну — частный. Махараджа сам решает, кого ему пускать, а кого нет. По совету панчаята брахманов, конечно.

Углубляться дальше в проблему я не стал.

— Я провожу вас вниз.

Внизу стояли автобусы с кондиционерами. Сквозь открытую дверцу я увидел переливающийся экран видео. Из автобусов вылезали полуголые, босые люди и укладывались рядами на земле.

— Махараджа — старый человек, сэр. Ему семьдесят три года, и он остался один. Он думает только о душе. Правительство купило его дворец. На эти деньги он приобрел автобусы для паломников. Много автобусов.

— Спасибо,— сказал я, обувшись.— Счастливого вам рождества.

Последнее я добавил автоматически: был день католического рождества, и в Керале, где треть населения — христиа

не с фамилиями Домингес, Фернандес и тому подобными,— все витрины были украшены рождественскими плакатами. Но пожелать счастливого рождества стражу в дхоти у храма Вишну на Ше-ше...

— Спасибо,— отвечал страж, просияв,— и вам тоже. И доброго Нового года!

Левое правительство штата, стремящееся создать во дворце махараджи музей, не может его национализировать, ибо центральное правительство не допустит покушения на частную собственность. Махараджа, несмотря на правительственные запреты ограничивать права хариджанов, не допускает их в свой храм. Опять — святая частная собственность. Но землевладелец не может согнать арендаторов с земли — этого не допустит левое правительство штата.

Все смешалось здесь. И все сосуществует.

САД МАХАРАДЖИ

Концерт советской артистической группы должен был состояться в саду махараджи. Бывшем саду бывшего махараджи, рядом с его дворцом, откупленным правительством штата Керала для общественных нужд. Там будет создан музей и разместятся выставки

Словосочетание «сад махараджи» порождало представление о чем-то неописуемо роскошном и экзотическом, обязательно с павлинами, разгуливающими среди пышной растительности и мраморных беседок, напоминающих маленькие Тадж-Махалы.

В действительности сад оказался очень ухоженным, весьма скромным и совсем европейским. Лишь пальмовая роща напоминала о тропиках. Резко ощетинившиеся верхушки вычерчивались на фоне неба. И конечно, жара была тропической и влажной.

Сценическая площадка — ни дать ни взять как у нас в южном парке культуры и отдыха, только без раковины — воздвигнута была у подножия естественного амфитеатра — склона холма. Склон был изрезан параллельными террасами с бордюром из белого камня. Получились земляные скамьи, достаточно широкие, чтобы зритель мог удобно усесться, поджав под себя ноги.

Четыре темнокожих человека тащили легкие стулья и расставляли их перед амфитеатром двумя рядами.

Режиссер Виктор Михайлович Ширяев осматривал площадку, прикидывая варианты. Он ходил по сцене взад-вперед, считая про себя шаги, и пробовал поверхность носком и всей подошвой. Лицо его приобрело озабоченный вид.

— Затяжка чересчур гладкая. Чистый бетон без песка,— объяснил он мне.— Тут капля воды — и бетонная пыль превратит все в каток.

Меж тем публика прибывала. Индийская публика, как я заметил, приходит

заблаговременно и терпеливо ожидает начала. Звуки настраиваемых инструментов, последние па танцоров, примеряющихся к сцене,— за всем этим люди наблюдают внимательно и почти благоговейно, покачивая слегка головами вправо-влево. Никаких выкриков или замечаний; даже охотники за значками сдерживают свои страсти, чтобы дать им буйно выплеснуться после концерта.

Мест на скамьях почти никто не занимал, все столпились на некотором расстоянии сбоку от сцены.

Народ был одет в основном в обычные рубашки и лунджи — юбки из несшитого куска материи, что показывало: собрались обычные горожане.

Надо сказать, что, хотя европейский костюм и занял некоторые позиции в гардеробе индийцев (но не индианок), тем не менее почти не потеснил, а тем более не победил национальной одежды.

В Керале из десяти встреченных прохожих — девять были в лунджи. Из дому человек выходит обычно в юбке до щиколоток. А потом на улице — я наблюдал это многократно — как-то задумчиво подбирает полы, некоторое время на ходу держит их в руках, как бы сомневаясь, стоит ли? Потом делает ловкое движение руками. И вот уже ноги сзади обнажены до половины бедра, а спереди еще прикрыты. Тут-то, словно махнув рукой: «Чего там! Все так ходят!» — человек подвязывает передние полы элегантным узлом и остается в короткой — выше колен — юбке. Белой, клетчатой, а то и в цветочек. Таких людей на улицах большинство.

Для здешнего климата трудно придумать костюм удобнее. Я поделился своей мыслью с Индранатхом, одним из опекавших нас индийцев, родом из Бен-галии. И добавил, что, будь я индийцем, ни за что не одевался бы по-европейски. Правда, лунджи носил бы только длинную, чтобы закрыть от солнца ноги.

Индранатх возразил: будь вы индийцем, доктор, вы не боялись бы солнца: индийцы не обгорают, и вид обгоревшего европейца вызывает у них ужас — не кожная ли это болезнь?! И, кроме того, многое бы зависело от того, кем бы вы были, будь вы индийцем, доктор ².

Например, университетские преподаватели, инженеры или врачи западной медицины ходят обязательно в брюках, а то и пиджаках. По крайней мере, в рабочее время. Сам он студент, а студенты тоже в основном ходят в западном. Он, конечно, уважает дхоти, в его родной Бенгалии дхоти носят не так, как здесь: нижний конец сзади пропускают между ног и закрепляют спереди под поясом. Получаются широкие, хорошо продуваемые шаровары. Иногда он их носит. И уж точно наденет дхоти и длинную рубаху без ворота на свою будущую свадьбу.

Мы поделились впечатлениями. По

¹ Уже в Москве мне сообщили из достоверных источников, что в октябре этого года во дворце откроется выставка советского ис

кусства.

² Индранатх называл меня «доктором», хотя я объяснял ему, что я — кандидат исторических наук. Как и другие индийцы, он оказался не в силах разобраться в многокастовой системе нашей науки.

42