Вокруг света 1988-07, страница 62

жизней своих, чтобы отомстить городу, оскорбившему обычаи их предков. И Скил, скакавший в плотном строю всадников, знал это и уже не рассчитывал на чью-либо помощь.

Ночью даже у костра он не мог уснуть от холода. Туника, так радовавшая днем среди раскаленных от солнца стен, где было душно даже в тени портиков, здесь, в ночной степи, казалась и не одеждой вовсе, а какой-то насмешкой над одеждой.

— Дай мне одеться,— с непривычной для него мольбой в голосе попросил он у Овлура, когда тот подсел к костру.

— Ты должен предстать перед старейшинами в этой своей чужеземной одежде,— сказал Овлур.

Только теперь Скил понял, зачем творится над ним это унижение. Предстань он перед старейшинами в царском одеянии, многие ли решатся осудить его? А в этой тунике он уже не царь, и не будет ему ни прощения, ни спасения. За, измену обычаям одно ему будет наказание — смерть.

— Ты мой воспитатель, ты виноват вместе со мной.

— Я виноват,— согласился Овлур.

— Отдай мне одежду.

Овлур ничего не ответил, и Скилу показалось, что дядька готов уступить.

— Я тебе за это золотое кольцо дам. Царское кольцо, еще от деда моего Аргота.

Он попытался стащить кольцо с пальца, но оно как приросло — не снималось.

— Не подобают мне знаки царской власти,— сказал Овлур, вставая. Он отошел от костра, но тут же вернулся, остановился над сидевшим у самого огня Скилом, заговорил медленно, словно выдавливая слова:— Совсем испортили тебя греки. «Я гебе за это...» Эх ты!.. Подумал бы: за что — за это? Виноват... Я один виноват. Приму любую кару как благо.

Овлур резко повернулся и быстро пошел в ночь, в темень, туда, где край звездного полога прятался за край земли

Лучше бы ему умереть в степи этой ночью!

Вернулся Овлур утром, когда заря-заряница уже растеклась на полнеба, оповещая о близком восходе небесного царя — Солнца. Скила у костра не было. Следы, оставшиеся на влажной от росы траве, говорили, что царя сопровождал один из воинов, что вдвоем они долго уходили, крадучись, ведя коней в поводу, чтобы беглецов не выдал стук копыт.

Целый день сотня шла по следу. К вечеру, когда стало ясно, что Скил уходит к Донаю, во Фракию, Овлур велел прекратить

Рисунки В. НЕВОЛИНА

преследование. Куда еще спасаться поклоннику чужого Диониса, как не во Фракию, где, как говорят, и народился этот самый Дионис! Теперь надо было скакать, не останавливаясь, чтобы скорей принести домой весть о бегстве царя.

Ночи были душные, совсем не осенние. Или это только казалось Овлуру, охваченному тревогой и душевными терзаниями? Нет, не за себя он страшился, знал: его жизнь кончена. Если, как дядька царя, знавший его с мягких ногтей, не уберег еще во младенчестве от напасти. А ведь мог, мо-ог! Видел, как манила его мать-гречанка прелестями далекой Эллады, песни чужие пела, стихи говорила неведомые. Видел, да только что мог сделать? Любил ее, гречанку, царь Ариапит, баловал своего сына — Скила. И все видели. Только не в обычаях скифов чураться чужеземного. Считалось: чужеземное — само по себе и никак не может быть помехой своему, родному. Кто мог знать, что так они скажутся, материны песни, доведут до измены обычаям предков?!

Не спал Овлур во время коротких ночных остановок, когда нужно было дать отдых коням и размять занемевшие ноги, ходил один по степи и все думал: чем обернется для рода-племени эта царева измена? Не привел бы он в степь чужеземцев, не указал бы дорогу к могилам предков.

Когда эта мысль впервые пришла к Овлуру, он рассмеялся невесело, и смех его был похож на лай лисицы. Мало ли, что такое почти невозможно. Но речь шла о слишком серьезном деле, чтобы пренебрегать даже малой малостью...

Он рассказывал старейшинам о случившемся, сняв с себя все оружие в знак печали и готовности сразу же принять любую кару. Но старейшин мало озаботила судьба Овлура. Первое, что сделали они,— выбрали нового царя, брата Скила. А первое, что сделал новый царь,— велел Овлуру тотчас же готовить поход.

Даже Овлур, сызмала знающий обычаи своего древнего народа, не предполагал, что случившееся всколыхнет всю степь. Тысячи за тысячами уходили на закат, туда, где у глубоких вод Доная, находились владения фракийцев.

Кони стелились над ковылями черными, рыжими, серыми птицами, и не было силы, которая могла бы остановить эту лавину. Донапр, Донастр, а тем более мелкие реки перемахнули разом где вброд, где вплавь. А перед могучим Донаем остановились, растеклись по низким берегам, и ни человеку, ни зверю, ни птице не было ни прохода, ни пролета.

День стояли, и другой, и третий, ждали вестей от высланной вперед сотни. Овлур вел ее, не страшась ничего. Он уже испил