Вокруг света 1988-09, страница 7

Вокруг света 1988-09, страница 7

на воду за бортом и другой — на мою свежеокрашенную палубу отбил это желание. После завтрака мы взялись за шахматы. Отлив продолжался, и мы почувствовали, что шлюп начал крениться. Мы продолжали игру, пока фигуры не начали падать. Крен возрастал, и мы вышли на палубу. Носовой и кормовой швартовый начали натягиваться. Пока мы осматривали судно, оно внезапно резко накренилось. Канаты вытянулись до предела.

— Как только днище станет на дно, наклон прекратится,— сказал я.

Клоудесли загремел глубиномером у другого борта.

— Семь футов воды,— объявил он.— Берег почти отвесный. Первое, что меня беспокоит,— это мачта, если шлюп перевернется.

Не прошло и минуты, как с кормы раздался хлопок. Это швартовый. Он лопнул. Мы кинулись туда. Вряд ли удалось бы нам протянуть другой трос от причала к корме вместо того, который оборвался. Однако мы старались. Это была адская работа, и вместе с тем она приносила удовлетворение. Мы протягивали новые и новые канаты, и они вновь и вновь рвались, а дивное наше суденышко все больше и больше заваливалось на борт. Уже пошли в ход все запасные канаты, использованы шкоты и фалы и наш двухдюймовый трос; мы пытались закрепить трос за мачту на ровных ее уровнях, трудились до пота и пришли к выводу, что Всевышний на нас в обиде. Спустившиеся к пристани местные бездельники потешались над нами. Когда у Клоудесли вырвалась из рук бухта каната и скользнула по наклонной палубе вниз, а он вылавливал ее с серьезным видом из этого отвратительного ила, улюлюканье этих лоботрясов стало настолько обидным, что мне потребовались все силы, чтобы удержать друга от намерения вскарабкаться на пристань и совершить убийство.

Прежде чем палуба шлюпа встала перпендикулярно, мы успели поднять гик, сйять лебедку и, надежно укрепив ее на пристани, подтянуть и закрепить такелаж. Тросы были стальные, и мы не сомневались, что они выдержат нагрузку, но не были уверены лишь в том, выдержит ли мачта. Отлив должен был продолжаться еще два часа. Это значило, что осталось пять часов до момента, когда начавшийся прилив даст нам возможность убедиться в том, сможет ли шлюп всплыть и встать нормально. Берег был крутой, и на дне, прямо под нами, быстро убывающая вода оставила яму с омерзительным, скверно пахнущим навозом, которого ищи целый день — нигде не сыщешь. Глядя на него, Клоудесли сказал мне:

— Я люблю тебя, как брата. Готов сражаться за тебя. Встретиться лицом к лицу с ревущим львом, принять смерть на море и на суше. Но, пожалуйста, не упади в это месивр,— добавил он с гримасой отвращения.^- Ибр, если ты туда свалишься, у меня не

хватит силы воли вытянуть тебя оттуда. Я просто не смогу. Ты будешь ужасен. Самое большое, на что я был бы способен,— это взять швабру и смахнуть тебя с глаз долой.

Мы устроились на боковой стенке каюты, опустив ноги по ее крыше, прислонившись спинами к палубе, и вновь принялись за шахматы, в ожидании, пока приливная волна, а также блоки и лебедка не помогут нам поставить судно в вертикальное положение.

Много лет спустя, далеко в Южных морях, у острова Исабель мне пришлось попасть в такой же переплет. Намереваясь подраить медные части «Снарка», на отливе я положил яхту на бок. И когда начался прилив, она отказалась подниматься. Вода уже стала поступать через шпигаты, полилась через борт, и уровень океана медленно поднимался по наклонной палубе. Мы задраили люк машинного отсека, а море, добравшись до него, залило люк и опасно подбиралось к входу в кают-компанию и к световому люку. И несмотря на то, нто все страдали от лихорадки, мы все же выбрались наверх и как одержимые несколько часов работали под ослепительным тропическим солнцем. Мы протянули самые крепкие канаты от мачты на берег и выбирали их с помощью лебедки до тех пор, пока все не затрещало, включая и нас. Сделав передышку, мы поднялись и снова принялись выбирать тросы, оглашая скрипом окрестность. И в конце концов наши поручни, на полтора метра погруженные в воду, и люк в кают-компанию, захлестываемый волной, и весь такелаж и палуба вздрогнули и тронулись с места, вновь вздевая мачты в зенит.

Нет, во время плаваний на малых судах недостатка в физических упражнениях не бывает никогда, и тяжелый труд — это лишь часть развлечений, но он стоит того.

Залив Святого Франциска — не мельничный пруд. Это огромный, продуваемый ветрами, многоцветный водный простор. Мне запомнился один зимний вечер, когда я пытался войти из него в устье реки Сакраменто. В том месте пресноводное речное течение, объединившись с отливом, превращается в сильную отливную волну, а крепкий западный ветер замирает с заходом солнца. И был как раз закат, и несмотря на устойчивый бриз средней силы, дующий в корму, мы были не в состоянии продвинуться на быстром течении. Стояли против входа в реку, якорь не держал, и нас понесло назад все быстрее и быстрее. Якорь забрал только с последним дуновением ветра. Опустилась ночь — великолепная, теплая, звездная. Мой компаньон готовил ужин, а я тем временем наводил порядок на палубе. В девять часов погода обещала быть превосходной. (Если бы у меня был барометр, я бы так не думал.) К двум часам ночи наши ванты затрепетали под свист бриза, я встал и потравил якорный канат. Еще через час у нас не

было сомнения — дул юго-восток. Нет ничего приятного в том, чтобы выбираться из теплой постели и сниматься с якоря среди темной ветреной ночи, но погода обязывала; мы встали, зарифили паруса и попытались выбрать якорь. Лебедка была старая, и течение вздыбившихся морских волн для нее оказалось не по силам. При неисправной лебедке поднять якорь вручную оказалось невозможным. Мы это вскоре поняли, потому что наша попытка была напрасной, мы лишь попортили руки. Нынешние моряки не любят терять якоря. Это вопрос престижа. Конечно, можно было полностью вытравить якорный канат и выйти в море. Однако вместо этого я только потравил его и отдал другой якорь.

После Эх эго на сон почти не оставалось надежд, ибо вначале одного из нас, а потом и другого вышвырнуло из коек. Раскрывшиеся просторы моря говорили о том, что нас тащит, и когда мы достигли углубленного фарватера, то буквально почувствовали, как наши два якоря скользят по его дну. Это был глубокий канал. Дальше желоб его дна обрамлялся крутым откосом, похожим на стену каньона, и как только наши якоря коснулись этой стены, они зарылись в ней и забрали. Однако, когда мы проснулись, то услышали в темноте, как за кормою плещется о скалистый берег море, и берег был так близок, что мы поспешили подобрать носовой канат.

Рассвет показал нам, что от кормы шлюпа до утеса было не более шести метров. Удар был бы поистине страшным! Ведь бывали минуты, когда порывы ветра доходили, вероятно, до скорости в семьдесят, даже восемьдесят миль в час. Но якоря держались так доблестно, что у нас в конце концов возйикла тревога за битенги, которые могло начисто вырвать с судна. Весь день шлюп то нырял своим носом, то садился на корму, и до самого вечера, пока шторм не утих, от сорвавшегося с цепи ветра можно было ожидать самого худшего. Вдруг на целые пять минут воцарилась полнейшая тишина, а потом вслед за внезапным ударом грома дохнул с юго-запада — ветер повернул на восемь румбов,— неистовый ураган. Еще одна штормовая ночь — было бы слишком, и мы решили вывести шлюп на морской простор. Эта работа была не просто тяжкой, она разрывала сердце. Мы оба едва не плакали от обиды и утомления. И когда попробовали поднять наконец первый якорь, то были не в состоянии это сделать. Мы развернулись между волнами к ветру носом, сделали несколько поворотов и встали. Шлюп прыгал так, что все грозило сломаться и отвалиться, но якорь не поддавался. Уже вылетели распорки, оторвался поручень, из обшивки выскакивали шплинты, а якорь — держал. Подняв зарифленный грот и несколько ослабив стальную цепь, мы наконец сумели с трудом поднять якорь. Теперь

5