Вокруг света 1990-03, страница 23

села Иванова» (из воспоминаний Софьи Дмитриевны Кузьминой, младшей дочери Д. Г. Бурылина»)¹.

В этом доме через сорок лет и родился Дмитрий Геннадьевич. Только в 1905 году, пригласив знаменитого тогда архитектора А. Ф. Снурилова, Бурылин надстроил и перестроил в стиле модерн каменный дом деда, украсив особняк лепниной, витражами итальянской работы, мраморными лестницами. Ныне в этом особняке и разместился музей ивановского ситца. А напротив высится массивное, словно возведенное на века, здание историко-краеведческого музея, который создал, построил и подарил городу Бурылин. Место для своего музея он выбрал не случайное: именно там, напротив их родового дома, стояла набивная фабрика Диодора Андреевича. Дмитрий Бурылин очень интересовался своей родословной и на основании архивных данных, находившихся в конторе графа Шереметьева, проследил жизнь семи поколений. Предки Бурылина «за строптивый нрав» были высланы с Новгород-чины на «пустопорожние» земли еще, видимо, при Иване Грозном. Были они старообрядцы-беспоповцы, и только дед Бурылина перешел в единоверие, получив имя Диодор вместо Федор. Кстати, религиозные корни семьи сказались, думается, на принципах жизни Дмитрия Бурылина.

Дом Диодора Андреевича был первым за рекой Уводью. Вокруг него стали отстраиваться и другие вольные люди — так появился Вознесенский посад. Сохранившиеся до наших дней краснокирпичные здания фабрик на берегах Уводи и окрестных ручьев помогают, при известном воображении конечно, представить прошлое этих мест.

...Село Иваново, известное еще с 1561 года, славилось льняными холстами. Лен здесь рос хорошо, рек и речушек на этой земле было вдоволь (для обработки льна нужна вода), и цикл его производства длился круглый год — вот и растила лен почти каждая семья, а долгими зимними вечерами ткали при свете лучины, чтобы свезти холст на ярмарку в Mocf;-ву.

Диодор Андреевич застал еще время ивановских холстов (с них начинались ивановские ситцы), научился набивать на тканях узоры: отсюда и пошло название профессии — «набойщик». Первые краски были олифа да сажа. Художественное чутье било у ивановских крестьян в крови: в этих краях испокон века жили иконописцы, рядом с селом Ивановом располагалась слобода Иконниково, неподалеку — Палех и Холуй. Традиции деревянной резьбы, привычной для этих мест, помогли мастерам-

¹ По другим воспоминаниям, он выкупил вольную для себя и своей семьи за большие деньги (здесь и далее примечания автора).

резчикам изготовлять «манеры» — деревянные набойные доски с узором. Суровый холст, черные сажевые перекрестия орнамента, живо напоминающие о деревянной резьбе,— так выгляде:ли набойки XVII—XVIII веков.

Архивы «сохранили имена многих предпринимателей, и первое среди них — имя Осипа Степановича Соко-ва. Он жил. во второй половине XVIII века, но делами и талантом своим смотрел в век XIX...

Не было, наверное, в Иванове человека, который не знал бы Сокова. Знал его, надо полагать, и Диодор Андреевич, коли приобрел светелку, где набшвали вручную хлопчатобумажную ткань. Не льняную, заметьте, а хлопчатобумажную. Человек острого ума, цепкий, «капиталис-тый» крестьянин, как говорили тогда, он, видимо, по достоинству оценил новшества Сокова, который одним из первых в этих местах стал работать с хлошком, ввел органические красители, ызменил и технологию окраски, перейдя на новый, «заварной» способ жрашения. Не узнать и рисунка на соковских тканях: распустившиеся розы, хороводы цветов, колосья, переплетения стеблей и трав, в основном на светлом фоне, отчего и на-зыешли эти ситцы «белоземельными».

Одно за другим росли в селе Иванове и Вознесенском посаде во времена деда Бурылина набойные заведения и мануфактуры. Особенно после 1812 года, когда в Москве от пожаров и разрушений погибло много фабрик. Производство холста постепенно ^исчезает, прочно утверждается хлопок, поначалу только иноземного происхождения: грубая восточная бязь, тонкий ост-индский и английский миткаль. Набивка по миткалю высокого сорта и носила название — ситец. Со временем ивановцы стали изготовлять свой миткаль, вытеснивший привозные ткани. «Журнал мануфактур и торговли» 1830 года свидетельствует: «Нет почти ни одного дома, ни одной крестьянской избы в окружных селениях, где бы не ткали миткалей, кашемиров, нанки, холстинок и проч. или не набивали ситцев, выбойки, платков, шалей». И добавляет: «Можно бы назвать сию округу Российским Манчестером».

Диодор Андреевич много работал, много ездил. В архиве хранится, например, билет на право Диодора Бурылина занять лавку на Нижегородской ярмарке. Железной дороги тогда не было, в лесах прятались разбойничьи шайки, и каждая поездка на лошадях — на Ирбитскую, Нижегородскую, Макарьевскую или Ростовскую ярмарку—была настоящим и опасным путешествием. Во время одного из таких путешествий Диодор Андреевич погиб.

«Меня мучит этот способ добывания денег для моего музея и библиотеки...» (из письма Д. Г. Бурылина к Л. Н. Толстому).

Слова эти Бурылин напишет через много лет после того, как принялся поднимать хозяйство, запущенное его отцом. Отец был человеком болезненным, любил покутить, умер рано, оставив после себя лишь векселя, закладные и... пятерых детей, лишенных практически средств к существованию. Старший брат Дмитрия, Николай, поступил на службу, а Дмитрий начал свое дело, и начал весьма необычно.

Однажды он увидел котел, который какой-то фабрикант, переоборудуя фабрику, выбросил за ненадобностью. Вместе со своим другом рабочим-татарином Алимом перетащил его на лямках по реке Уводи. Тащили через весь город, к потехе ивановских жителей. Потом Дмитрий отремонтировал котел и в 1868 году организовал свою «заварку» — маленькую фабрику полукустарного типа. От постоянной работы с водой и физического напряжения он заболел ревматизмом, который преследовал его всю жизнь.

Верно, с этого котла и потянулась за Бурылиным сомнительная слава «чудака». «Вот, Николай, старшой брат, тот голова,— перешептывались люди.— А этот...» — и насмешливо крутили пальцем у виска. «Этому», младшему Бурылину, еще предстояло много лет удивлять сограждан — до самого заката своей жизни. (Бурылину шел 66-й год, когда он, получивший в свое время только азы начальной грамоты у дьячка, стал студентом Политехнического института. Дмитрий Геннадьевич регулярно посещал лекции и очень гордился зачетной книжкой.)

В «заварке» дела у молодого Бурылина поначалу шли хорошо. Но Дмитрий — в противоположность брату, который быстро преуспел на службе, женился на единственной дочери фабриканта Куваева и, приняв его фамилию, стал директором Куваевской мануфактуры,— двигался по жизни иначе. Он разбрасывался, увлекался, его буквально одолевали новые идеи и планы. За свою жизнь он освоил восемь производств, постоянно прибегая к займам. Фабрикант Бурылин часто сидел без денег, жену его одолевали кредиторы. А дни выдачи зарплаты рабочим превращались в сущий кошмар — приходилось срочно занимать деньги, гасить одни векселя, выдавать другие...

Его преследуют неудачи — пожар, взрыв парового котла, снова пожар,— но он не опускает рук.

Не успел Бурылин построить новую красильно-набивную фабрику (колориста для нее искал сам, путешествуя по Европе, один, без знания языка, и нашел), как неожиданно услышал, что российское военное ведомство вынуждено покупать в Англии обезжиренную хлопчатку — мешковину, которая шла на упаковку бездымного пороха. И тотчас у него явилась мысль организовать собственное производство. Он едет в Англию. Но как выведать секрет произ-

21