Вокруг света 1990-04, страница 16

Пожалуй, то, что я увидел в пещере Дюрка, нельзя понимать только как место паломничества. Слишком упрощенное толкование!

Сегодня многие горцы потянулись к отнятой религии. В том же селении Гуриг народ требует освободить ИХ мечеть, которую предки возвели не для ткацких станков.

Руководство коврового комбината, понимая, к чему приведет назревающий конфликт, спешит с новым зданием цеха. Его должны очень быстро построить. Но, конечно, не так быстро, как в селении Кумух.

Там, мне рассказывали, одну из крупнейших мечетей Кавказа заняли когда-то под Дом культуры. И не отдавали, объясняя тем, что у властей нет средств построить другой дом. Люди собрались и через три дня (!) принесли ключи от нового здания Дома культуры — три дня и три ночи шестьсот (И) человек вели народную стройку... И вернули себе мечеть.

Гуриг издревле был культурным центром Табасарана. Знаменитый арабист Дагестана Юсуп родом из этого селения.

— В Табасаране не осталось культурных людей,— сказал отец Юсупа, почтенный аксакал с чистыми, как родники, глазами.

Я не удивился услышанному. По-настоящему образованным на Кавказе, как и всюду на Востоке, считается только тот человек, который читает и говорит по-арабски. Мюаллим! ¹ Можно хоть пять раз быть инженером, но того уважения никогда не будет. «Э-э, что он умеет — железки крутить». Или «на счетах щелкать, какая это работа».

Когда-то на основе арабского алфавита строилась письменность Табасарана. Арабист не только читал Коран, но и первым узнавал новости из официальных бумаг и писем. Незаменимый человек. Уважаемый. Насильственная же замена арабского алфавита русским ни к чему хорошему, уверяют местные знатоки, не привела, «язык потерялся», говорят они. Арабистов же, как известно, потеряли на Колыме.

Табасаранский язык уникальный, лингвисты относят его к пяти сложнейшим в мире. Речь табасарана — это удивительные звуки: пение ветра, плеск реки и гул ущелья. Смешанные, перепутанные звуки. Есть по этому поводу такой хабар — шутка, значит.

Какой-то иностранец очень долго расспрашивал о табасаранском языке, ему не могли объяснить, вернее, воспроизвести отдельные звуки. Наконец один догадливый человек взял керамический кувшин, опустил в него три грецких ореха и стал вращать сосуд:

— Понял?

— Йес, сэр.

Так звучит табасаранский язык. И

Ученый человек.

арабской вязью лучше выразишь его музыку.

«Табасаранами рождаются, арабистами становятся». И возраст не помеха. Я познакомился с очень уважаемым человеком, который десять лет был секретарем парткома в совхозе, а потом бросил все й стал вести праведную жизнь: изучает арабский, воздерживается от земных соблазнов. От лица этого человека лучилось тепло, которого не хватает нам, цивилизованным.

Говорил я и с молодыми, вполне современными парнями, они тоже проводят время за арабскими книгами. «Так, для себя».

Заставляя забыть обычаи предков, горцам ничего не дали взамен. Даже политзанятия, которые, как известно, среди безработных не проводятся.

А вот на что оказался щедр городской человек в шляпе, так это на водку... Я всегда заходил в магазины, если они попадались на пути. Водку — пожалуйста, «сколько хочешь».

— Салам алейкум,— скажет продавец и широко улыбаясь, добавит по-русски: — С приездом!

Покупатели, если они есть, тоже поздороваются. Продавец, правда, может тут же закрыть магазин и пригласить тебя пить чай. И никто не удивится, не возмутится, это в порядке вещей... Хозяин живет рядом, и сарай для магазина построил сам. То ли лавка частная, то ли казенная, кажется, никто не знает и знать не хочет.

— Мугутдин, а какие у вас есть праздники?

— Как у всех, Первое мая и Седьмое ноября.

— А еще?

— Свадьбы...

Потом, немного подумав, мой приятный собеседник вспоминает, что когда-то был праздник урожая. Или праздник весны — начало полевых работ. Тоже хороший праздник — с кострами. Детишки красили яйца, песни звучали в аулах... Кстати, об аулах. По-моему, красивое слово, гордое, горское слово, но когда я его произнес, меня поправили:

— «Аул» — так не говорят. Неприлично. Людей обижаешь. Скажи «селение».

— А в чем разница?

— Ни в чем.

...Был еще у табасаранов праздник черешни. Праздник сенокоса. Люди надевали лучшие наряды, люди праздновали не после торжественного доклада. Для девушек вешали качели. Для всех резали быка, одно-го-двух, сколько хотели, столько резали. По вечерам жгли костры...

— Баллах, не вспоминай, Мугутдин, только сердце разрываешь... Наши предки думали, что Дербент самый большой город в мире после Багдада. Они и о природе сотой доли не знали того, что знаем мы, образованные дети своего времени. Переворачивали перед костром трено

гу, чтобы града не было. На поле оставляли несколько неубранных колосьев, чтобы новый урожай богаче был... Прошу, не вспоминай больше, Мугутдин. Хватит!

В поездке я не видел ни одного мужчины в национальной одежде. Женщин видел, мужчин — нет. Папахи теперь заменены на шляпы, как у того городского человека, сумки — на «дипломаты». Всюду европейская одежда.

Я отмечал все эти изменения, очень внимательно отмечал, ведь их еще тридцать лет назад, помнится, не бы-ло* Честное слово, беда, большая беда в доме, если твои дети становятся похожими на соседа, пусть даже сосед очень хороший человек.

Уж слишком быстро меняются обычаи, уклад жизни. Вот, к примеру, похороны, горестные минуты, которых не избежать никому. С утра в селение, где случилась беда, приходят сотни людей со всей округи. Каждого обязаны накормить, разместить. Все степенно, уважительно. Ровно в половине первого выносят покойника, мулла читает Коран, идет молитва, на ней присутствуют только мужчины. Слова молитвы — это напутствие живым. Мулла призывает людей забыть обиды на покойника, простить его грехи и долги. Он призывает стать добрее, остерегаться пороков — иначе плохо будет на том свете. Вот, пожалуй, и весь смысл религиозного обряда, которому более тысячи лет... Что в нем плохого? Что антиобщественного?

Свадьбы и те потеряли свой прежний смысл. На свадьбе теперь главный человек — бухгалтер, который заносит в тетрадь, кто сколько принес. И эту тетрадь молодожены будут всю жизнь хранить, сопоставлять, кто как к ним относится.

Заплатил деньги, вот и вся свадьба.

«Где купил?», «Где достать?», «Бабки, бабки...» Обижайтесь, не обижайтесь, мне стыдно за нас, за наши новые обычаи.

Не забуду одного старика.

— Что там рай?! — воскликнул он.— Если так себя вести будем, и ворота ада перед нами закроют.

В Табристане (древнее название Табасарана) был обычай: пастух переворачивал в ножнах кинжал, чтобы волк не трогал скотину. Переверните и вы свои кинжалы, горцы, чтобы к вам не подобралась «красная баба» — ведьма, которой ваши предки пугали детей.

— Непростая ныне социальная обстановка в районе,— говорил мне Магомед Юнусов.— Люди справедливо требуют элементарного, гарантированного Конституцией. Но где взять? Мы открыли асфальтовый завод, сейчас открываем каменный карьер, делаем все, чтобы хоть как-то занять людей. Столько всего запущенного... Ваах, как это получилось, что начинать приходится с нуля...

С нуля ли?

Табасаранский район, ... Дагестанская АССР

14