Вокруг света 1990-12, страница 28

да они пытались идти без кислорода, была слишком велика. Ребята двигались будто во сне. Завалить палатку не хватило сил.

В этот момент почти все обитатели базового лагеря, обступившие палатку Мысловского, откуда велся разговор, почувствовали, что экспедиция реально продвинулась к успеху. Москвичи не только разведали путь, они и отсняли его на черно-белую пленку. Через несколько дней отпечатки, сделанные оператором киногруппы Женей Голубевым в походной фотолаборатории, были вывешены для всеобщего изучения.

На «Могилу Паша» сыпался мягкий пушистый снег, когда уже в темноте мы услышали звон кошек о ледовую стенку, спускающуюся к бане. Вспыхнули софиты киношников, весь день готовившихся к съемке. Построившись в шеренгу, четверка победителей устало позировала съемочной группе Венделовского. Как бывает в таких случаях, возникла неловкая пауза и кто-то, желая заполнить ее, задал «журналистский» вопрос:

— Вы устали?..

— Нет,— сорвался тогда Елагин,— как настоящие советские люди, мы не устали ни чуточки и готовы хоть сегодня идти на гору, если потребуется.— После чего он пошел и почти рухнул в палатке.

А наверху в это время решалась судьба Южной вершины. Оба тренера, Иванов и Ефимов, обосновались в высотном базовом лагере, чтобы оттуда руководить предстоящими решающими выходами. Теперь было ясно, что после успеха группы москвичей все другие группы попытаются «сделать» свою вершину.

В бой уходила команда Украины во главе с Виноградским. Утихомирившийся в последние дни ветер давал им шанс осуществить свой замысел. Но, кроме решимости, для этого нужна была и материальная поддержка — кислород и веревка. Поднявшиеся, наконец, до 3-го лагеря четыре носильщика-шерпа сделали заброску по их маршруту.

Накануне выхода у Сергея Богомолова случилась беда — лопнули от перенапряжения сосудики глаз, и он обратился к врачу. Карпенко осмотрел больного и категорически запретил выход на гору.

— При новой нагрузке,— объяснил он,— может произойти отслоение сетчатки, а потом наступит слепота. В таком состоянии вообще предписывают два-три месяца абсолютного покоя.

И сейчас, когда группа Виноград-ского готовилась к выходу — паковала рюкзаки, подтачивала затупившиеся кошки, получала продукты, Сергей сидел в стороне на камешках и искоса поглядывал на их сборы. Глаз его, в общем-то, не беспокоил. Болела душа. И эта боль передавалась окружающим. Но как можно успокоить человека, незаслуженно лишенного судьбой шанса на то, чтобы испытать себя?

—В конце концов, это мой глаз,— безумствовал Сергей.— И я готов поставить его на кон. Почему кто-то решает за меня?

Он даже признался мне, что готов в отчаянии тайно уйти из лагеря и сделать попытку восхождения в одиночку. Конечно, это был минутный порыв. Я уверен, что альпинистская этика никогда бы не позволила Сергею решиться на подобный шаг. Но в тот момент иного выхода он для себя не видел...

Нервное напряжение достигло в эти дни критической точки. Уже два месяца мы были вдали от дома, причем фактически без обратной связи. То есть мы регулярно давали сведения о ходе экспедиции, а в ответ единственная скудная пачка писем, доставленная англичанином, да несколько поздравлений с днями рождений, переданных по рации,— вот и все, что просочилось на Канченджангу с Родины. Все практически были впервые в такой длительной экспедиции. За два месяца люди обычно успевают и на гору сходить, и отпраздновать это событие. Здесь же только начиналась самая ответственная фаза.

— Мне уже за сотню. Я старый, больной человек,— грустно пошутил Мысловский на встрече непальского Нового года, который, как почти все в этой стране, не похож на то, к чему мы привыкли. По местному календарю здесь 13 апреля наступил 2046 год.

И хотя сказано это было в палатке Рая, где мы поздравляли наших непальских друзей, в разгар веселой беседы, мне кажется, я понял грустный ход мыслей руководителя. Его очень огорчала атмосфера соперничества, возникающая в команде. До траверса, последовательного прохождения всех четырех вершин Канченджанги, главной цели экспедиции, было еще шагать и шагать, а его отряд уже рассыпался на отдельно атакующих бойцов.

Новый год есть Новый год, и первый подарок боги Канченджанги, заменившие здесь Деда Мороза, сделали четверке Бершова. Они просто взяли и прикрутили небесный ветряной кран. И когда вечером 14 апреля Сергей вышел на связь из 5-го лагеря, его голос был радостен и прозрачен.

— Все хорошо,— скороговоркой выпалил он,— все чувствуют себя тоже хорошо. Завтра попытаемся найти путь к Южной вершине.

На следующее утро они вышли из палатки в 8.30 утра, поставив подачу кислорода — 1,5 литра в минуту. И только тот, кто работал впереди, увеличивал поток до двух литров. Над ними возвышались разрушенные серые скалы 4—5-й категории сложности. В их лабиринте и предстояло найти проход и провесить веревку.

Шли очень осторожно, поглядывая наверх — сверху по кулуарам летели камни, да и самим легко было нечаянно сбросить камень ногой или веревкой на идущего сзади. Ветер хоть и улегся, но временами упругий по

ток был такой силы, что на него можно было опираться.

В одном месте Туркевич вдруг почувствовал, что не может идти. Все было так же, как несколько минут назад, дыхание оставалось на грани, но ноги не шли. Только через несколько минут он догадался взглянуть на кислородный редуктор — тот стоял на нуле. Очевидно, где-то случайно задел о камень, и произошла утечка. Они прошли чуть левее гребня, за которым угадывались гладкие бастионы восточного ребра. Скалы — удивительное дело — были теплыми. Туркевич часто даже снимал перчатки, правда, потом долго отогревал руки. Было ясно, что маршрутом этим еще никто и никогда не ходил — им не встретилось по дороге ни одного следа предыдущих восхождений. И только перед самой вершиной, уйдя влево на снежную полку, они наткнулись на желтую веревку, оставленную японцами.

В 14.40 они стояли на Южной вершине. Вернее, чуть ниже нее, потому что верхняя точка горы была размером с письменный стол. Они готовы были пробыть здесь очень долго, но вытерпели всего полчаса — было морозно и ветрено. От курка кинокамеры через несколько секунд начинали белеть пальцы. А порывы ветра заставляли время от времени цепляться за скалы.

Оставив на вершине пустой и полный кислородные баллоны и вымпела, Бершов, Туркевич, Пастух и Хай-булин начали спуск в базу.

Но настоящий сюрприз в тот день преподнесла группа Хрищатого. Она вышла из базового лагеря наверх 13 апреля без руководителя — Валера все еще сильно кашлял, и доктор предписал ему подлечиться еще одну ночь внизу. Зато на следующее утро Хрищатый одним махом проскочил с 5500 м до 7200 м — высотного базового лагеря, где и нагнал группу.

На утреннюю связь 15 апреля они вышли уже с тропы.

— Да мы тут уже идем потихоньку,— невинным голосом объявляет Валера в 8.00.— Взяли по два баллона кислорода. Сами идем без него.

— Во сколько же вышли? — интересуется Мысловский.

— Да позавтракали и вышли,— хитрит Хрищатый.

— Так во сколько? — ставит вопрос ребром руководитель.

— Часиков в шесть,— снова лукавит Хрищатый.

На самом деле они вышли в 4.30 утра. Когда самый мороз и звезды, кажется, лезут за шиворот холодными щупальцами.

Они все точно рассчитали — в 5-м лагере на центральной ветке оставались четыре баллона, заброшенные москвичами. Те восемь, которые несли они, должны были обеспечить достаточный запас для будущего траверса. Сделав грузовую ходку, то есть поработав на команду, они получали полное моральное право «сделать вершину» для себя.

26