Вокруг света 1991-01, страница 47

Аарсена, протянувшемуся более чем на 500 километров вдоль восточного побережья Антарктического полуострова. И погода, и поверхность снега были в основном благоприятными, мы встретили только одну по-настоя-щему опасную трещину. Антарктида как бы давала нам время для «акклиматизации» и подготовки, чтобы устроить затем «вступительный экзамен».

Читаю в своем дневнике удивительно спокойную и безмятежную запись тех дней:

«...Просыпаюсь в 5.45, прислушиваюсь, вроде тихо, не дует, зажигаю свечи. Сегодня не очень холодно, поэтому примус запускается быстро, и вот уже две его конфорки ровно гудят голубым пламенем, быстро нагревая палатку. Ставлю на огонь чайник, вода в котором за ночь покрылась нетолстой корочкой льда, и бужу Уилла. Подъем, свечи, примус и завтрак — это круг моих обязанностей по утрам. Уилл отвечает за выживание нашего экипажа вечером. На завтрак обычно овсянка, кофе, галеты с маслом, сыр.

Уилл, кроме того, выпивает большую кружку чая с лимоном, которыми он запасся. Помню, что в Гренландии он потрясал мое воображение количеством съедаемых за один присест лимонов. «Это держит меня на безопасном расстоянии от врачей»,— объяснил мне тогда Уилл. Пока готовится каша, Уилл пишет дневник, он пишет долго, минут 45—50, я успеваю полностью закончить завтрак и одеться. Посуду мы не моем по установившейся еще в Гренландии традиции. Выходим около 9 часов и движемся без перерывов до 13. Обедаем прямо на снегу, не разбивая палаток, укрываясь от ветра за нартами. Обед — это чай или кофе из термосов, шоколад, сухофрукты, орехи. Все это несложное меню отнимает минут 30—40 и вместе с ними весь запас тепла, накопленный во время утреннего перехода. Продолжаем движение до 15.30—16 часов и разбиваем лагерь уже в наступающей темноте.

Такой «убаюкивающий» и питавший наш оптимизм в успехе всего нашего «предприятия» режим продолжался вплоть до 4 августа, когда... Впрочем, обратимся снова к дневнику.

«...Начавшийся вчера шторм свирепствует сегодня с еще большей силой. Низовая метель перешла в общую, температура понизилась до минус двадцати двух градусов, видимость ухудшилась: стоящую в 20 метрах палатку Этьенна и Кейзо не видно совсем, не говоря уже об остальных, расположенных подальше... Вечером слышу сквозь шум ветра отдаленные голоса — Кейзо выходит проведать собак, я тоже, одевшись, собираюсь выбраться, хотя Уилл бормочет, что не стоит и кормить их в такую погоду — все равно не будут есть, но желание посмотреть, как они там, одерживает верх, и я вылезаю. Делаю это на четвереньках, потому что пе

ред дверью намело высокий бруствер из снега и по-другому просто не выбраться. Уже совсем темно, и, наверное, ветер начинает стихать, видны звезды, и бледно просвечивает луна. Вопреки моим опасениям собаки чувствуют себя бодро и оживленно реагируют на мое приближение, явно рассчитывая получить причитающуюся им штормовую норму. Покормив собак, осматриваю палатку — все в порядке, оттяжки целы».

7 августа погода улучшилась, и мы продолжили маршрут.

Впереди шла упряжка Джефа с умницей Тьюли во главе. Об этой собаке надо сказать особо. Молодая, с великолепной волчьего окраса шерстью и красивыми золотисто-карими глазами Тьюли была единственной сукой среди всех наших собак.

Она демонстрировала все лучшие качества женской натуры — верность, ум, самоотверженность. Джеф, поглядывая на укрепленный на перекладине между стойками нарт компас, командовал ей: «Джи!» или «Хо!», что означало соответственно «Вправо!» или «Влево!», и Тьюли, время от времени поворачивая назад свою умную морду, как бы проверяя, что эти команды исходят действительно от Джефа, безошибочно и без задержки исполняла их.

Вторыми шли мы с Уиллом. Я скользил на лыжах справа от нарт, придерживаясь левой рукой за стойку; Уилл шел так же, но слева от нарт. Замыкали процессию Жан Луи и Кейзо. Видимость была около 200 метров, и мы старались не выпускать друг друга из виду.

К полудню характер рельефа изменился — мы вошли в зону больших бесснежных ледяных куполов. Попадались изрезанные трещинами пространства чистого льда, и на этих участках нарты развивали опасно большую скорость. Зная, что в таких районах возможны крупные трещины, и учитывая плохую видимость, мы стали двигаться с предельной осторожностью, не давая собакам разгоняться, но вскоре чувство осторожности уступило место желанию прокатиться на лыжах, да еще «с ветерком!», к тому же погода немного улучшилась, снег перестал идти. Наверное, поэтому мы не оценили крутизны и протяженности очередного спуска. Джеф пропал из виду надолго, и мы поняли, что он спускается. Когда собаки вынесли нарты на вершину этого купола, мы увидели Джефа далеко внизу, и, прежде чем успели что-то предпринять, собаки рванули вниз, увлекая за собой тяжелые нарты и двух привязанных к ним путешественников — Уилла и меня... Скорость быстро возрастала, ветер свистел в ушах. Мы смотрели под ноги с единственной целью — удержаться. Вскоре нарты стали настигать упряжку, вот уже их передок поравнялся с хвостами коренных псов, и, чтобы собаки не попали под полозья, мы направили нарты чуть левее упряжки. Было видно, что, несмотря на все старания, на

шим тяжелым, не привыкшим к такой прыти собакам не убежать от нарт, и мы с Уиллом принимаем ошибочное (с высоты нашего теперешнего опыта) решение — притормозить нарты, слегка развернув их... В следующее же мгновение нарты перевернулись, и я, все еще привязанный к их стойке, вместе с лыжами совершил кульбит в стиле «фристайл» и приледнился слева от перевернутых нарт. Уилл упал не столь эффектно, поэтому поднялся первым. Собаки остановились и с любопытством стали наблюдать, не понимая, что же стряслось с нами. Джеф, до которого оставалось не менее 150 метров, видел все это снизу.

Нарты выглядели вполне исправными, только левый полоз, на который пришлась основная нагрузка, сложился вовнутрь. «Нот coy бед»,— сказал Стигер,— дело поправимое, надо только перевязать заново веревки, скрепляющие поперечные планки нарт с полозьями. Мы быстро освободили нарты от груза и перевернули их. Только сейчас картина нашего падения предстала перед нами во всем своем мрачном великолепии; практически по всей длине, за исключением концевых частей, полоз был раскрошен. Наиболее пострадала верхняя часть его, а именно узлы крепления с поперечными планками рабочей площадки нарт. Большая трещина проходила через среднюю часть полоза, густая сеть более мелких трещин разбегалась к краям. По всей длине полоза сохранились лишь доски двух, ближайших к скользящей поверхности слоев. Зовем Джефа, нужна его консультация как профессионального плотника. Джеф и Дахо поднимаются вместе с упряжкой. Коротко обсудив ситуацию, решаем попробовать изготовить из наших больших нарт двое маленьких. Упряжки Жана Луи и Кейзо пока не видно. Дахо поднимается на вершину холма посмотреть, почему они отстали. Мы принимаемся за работу.

Возвращается Дахо и сообщает, что примерно в километре позади нас на предыдущем спуске в аналогичном положении с тем же левым сломанным полозом находятся нарты Кейзо. Это сообщение вызывает сочное ругательство Уилла и едва ли не столь же красноречивое молчание Джефа. Решаем вернуться назад к Этьенну и Кейзо, стать лагерем и начать ремонт. Легко сказать — вернуться! На чем?! Наскоро в четыре пары рук связываем полозья, часть груза отдаем Дже-фу, а остальное размещаем на двух импровизированных маленьких нартах, которые цепляем друг за друга.

Наконец-то достигаем лагеря Этьенна и Кейзо. Застаем их обоих за починкой нарт. К счастью, их полоз выглядит не так страшно, как наш. Собравшись, подводим итоги: двое сломанных нарт, неустойчивая погода и обилие трещин кругом, одна из которых проходит буквально в полуметре от палатки Кейзо и Этьенна. Из-за этих трещин мы не можем принять здесь самолет, кроме того, из чисто

45