Вокруг света 1991-11, страница 41

А вот равнина потеряла свое имя— окультурилась, стала Ленко-ранской. Хотя ее веками тоже именовали Талышской.

„..На горе «газик» тянул с надрывом. Там, внизу, это было не столь заметно, но здесь с каждым новым крутым подъемом его бессилие ощущалось явственнее, пока наконец он не встал в колее, яростно вращая колесами и медленно сползая назад. Все. Приехали. Дальше пешком через перевал. А в тридцатипятиградусную жару прогулки ох не в радость.'

Пошли. Дорога изгибалась по уступу, то круто взмывая, то бессильно падая. Справа —срезанная скала, слева— голубое небо. Под ногами слой пыли до щиколоток. Но посмотришь вниз, и кажется, что ты на самолете — где-то далеко река ломится среди камней, маленькие, славно букашки, коровы около нее, а кругом лес, лес. Лес и горы.

Соседний склон, если присмотреться, не сплошь заросший, хотя издали и кажется непроходимым. Вполне проходим —только проходить его некому. Безлюдье кругом. Лишь коровы напоминают о человеческом жилье. Их в горах держат без всякого надзора, они —сами по-себе. И день, и ночь. Поэтому, если увидите в кустах в Талышских горах что-то черное, большое и шевелящееся, не пугайтесь: это не медведь и не снежный человек. Обыкновенная корова.

Нет, все же необыкновенная. Свободная. Коров на пути мы встретили много. Талыши на свой лад ведут в горах животноводство — они не неволят домашних животных.

За разговорами я и не заметил, как на дорогу вышла девочка лет двенадцати с вязанкой хвороста. Смуглая, в темном платьице, в платке, который издали сливался с ее смоляными волосами и загорелой кожей. Юная горянка, вышедшая из леса, удивленно смотрела на нас, будто мы — пришельцы из иного мира От удивления она даже не спряталась, как велит горский обычай при встрече с незнакомыми мужчинами, а стояла, нерешительно переступая с ноги на ногу: любопытство и страх боролись в ее трепетном тельце.

— Здравствуй,— громко сказал я по-русски.

— Тырку зандоним,* —тихо ответила девочка.

Ее слова я принял за приветствие, чем немало насмешил Гилала. Потом он о чем-то по-талышски спросил крайне смущенную нашим неожиданным смехом девочку, уже готовую вот-вот убежать. Выяснилось, что неподалеку селение — Паликеш, где мы и решили перевести дух.

Мы зашли в маленький глинобитный домик Айбонис —так зовут девочку (имя означает «луноликая»). У Сафара, ее отца, десять детей и

* «По-турецки не понимаю» (талыш.).

очень хорошая зарплата — восемьде-ся| пягь рублей.,В месяц, разумеет-» ся. В совхозе работает он один, и его заработок для семьи о-очень большой и о-очень важный —он единственный. Для других просто нет работы, нет и заработка.

Сафар завидел нас издали и поспешил к дому. Подошел с достоинством. Поздоровались. Про мужчину здесь говорят обычно так: «У него два быка, три корова, пять сына, остальные девочки». Заботы, заботы, заботы не вписаны, а впечатаны в каждую морщинку на лице талы-ша, в каждую искорку его уставших глаз.

Из-под массивной кепки узкое лицо Сафара казалось почти детским и переполненным забот. Талыши все узколицые и все с черными, очень выразительными глазами, взгляд которых обжигает и одаривает добротой, особенно у детей. Такие глаза и у Сафара.

Он, как ребенок, обрадовался гостям и, как взрослый, скрывал свою радость. Лишь раз что-то коротко бросил женщинам, и тут же двор закипел, забегал. Вынесли под дерево стол, стулья, подушки, скатерть, посуду. Приготовили чай. И все это произошло столь стремительно, что оставалось лишь удивляться слаженности этой дружной семьи, в которой всегда и всем находилась работа.

Наконец под деревом, в приятной тени, потянулась неторопливая беседа, ради которой и было столько хлопот: в горах за чаем не торопятся Я старался держать разговор в своем русле —мне интересно было послушать их,— а Сафар клонил в

свою сторону, желая слушать меня, он поначалу и отвечал как-то излишне кратко. Так и проговорили: он на талышском, я на русском, а Гилал между нами.

Для домочадцев это было лучше самого лучшего театра, они расселись поодаль, на траве, и с нескрываемым любопытством, особенно дети, смотрели на меня, словно на заморского гостя: все-таки первый русский, из Москвы — в их доме, ни у кого в Паликеше не бывало гостя из Москвы. «Москва, значит, урусс»,— глубокомысленно заключил Сафар.

Сколько ни объяснял, что я по национальности кумык, что мои предки из Дагестана, это, судя по лицам присутствующих, не произвело никакого впечатления. Для талышей, по крайней мере, тех, которых я встретил в горах, национальные различия очень условны. Для них все дагестанцы — «лезги», а дальше живут «урусси».И ничего в том удивительного. В горах свой мир, свои понятия.

И все-таки здесь, в доме Сафара, я очень удивился. Нет, не тому, конечно, что из жителей Паликеша немногие бывали в Астаре, районном центре, что единицы видели Баку. И не тому, что «сама Москва наконец пришла в Паликеш». Но вот когда в разговоре Гилал упомянул, что моя близкая родственница была женой брата персидского шаха, реакция Сафара меня поразила. Он воспринял это как должное! Более того, довольно внятно рассказал кое-что из жизни этого самого брата шаха, о котором я почти ничего не знал, и вообще о всей шахской династии.

Было чему удивиться. Откуда та-

39