Вокруг света 1993-03, страница 27

Была ночь, и волнение было немного сильнее обычного. Шлепки волн в борта шлюпки разбудили Крэйга, хотя в последнее время он спал очень глубоким, похожим на транс сном. Он ощутил какое-то недоброе, давящее присутствие.

Крэйг пошевелился и почувствовал, что это чувство исчезло. Сквозь ресницы он увидел на фоне усеянного яркими звездами неба силуэт Хоффманстааля.

— Вы кричали во сне, мой друг. Вас беспокоят кошмары? — Голос был встревоженным, заботливым.

— Горло... горло болит... горит... я...

— Это морской воздух. Соль в воздухе... Не тревожьтесь, к утру вы поправитесь.

Лицо Крэйга было точно гипсовая маска — ничего не чувствовало. Губы не слушались.

— Мне кажется... по-моему, я —умираю...

— Нет! Ты не умираешь! Ты не можешь умереть! Если ты умрешь — умру и я!

Крэйг размышлял над этими словами. Лодка колыхалась на волнах, и это укачивало, успокаивало его. Ночь была прохладной, но он не мерз. Он был слаб, но спокоен; ему было страшно, но и как-то непонятно покойно и хорошо. Голова откинута, дышится легко. Он вдруг увидел, как прекрасно небо.

Созвездие Персея скользило к западному горизонту, и Крэйг почти бессознательно отметил, что переменная звезда Алголь находится в стадии максимальной яркости. Он блуждал взглядом по небу, называя про себя созвездия. Рыбы уже были не видны. Рыбы... За бортом плеснула вода. Акула? Кровожадные твари. Акула...

Дракула.

Слово застряло в сознании. Оно словно бы поворачивалось там, пока подсознание исследовало его.

Затем оно вернулось в сознательную часть разума — резко, как удар.

Теперь он знал.

Он приподнялся на локтях (они плохо держали вес его тела).

— Хоффманстааль,—сказал он,—вы ведь вампир, правда?

В темноте прозвучал глубокий, звучный смешок.

— Ответьте мне, Хоффманстааль. Вы вампир?

— Да.

Крэйг потерял сознание. Очнулся он уже днем. Казалось, что тьма слой за слоем сползает с его глаз, а сам он все ближе поднимается к свету из бездны. Во тьме светился крохотный тусклый красновато-оранжевый диск; постепенно он раздувался, разгорался и наконец заполнил собой весь мир. Тьма ушла, и теперь Крэйг широко открытыми глазами смотрел на слепящее солнце.

Он судорожно сглотнул и повернул голову. И, словно его уши вдруг открылись, услышал мелодию. Кто-то, пока неразличимый за хороводом огненных пятен, насвистывал немецкую песенку.

Хоффманстааль...

Хоффманстааль сидел на корме, покойно сложив на коленях мускулистые, опушенные золотом руки.

Свист оборвался.

— Доброе утро, мой друг. Вы долго спали. Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

Крэйг смотрел на него в упор, беззвучно шевеля губами.

Высоко вверху раздался резкий крик чайки. Ей ответила другая, скользившая над самой водой.

Хоффманстааль улыбнулся.

— Не смотрите на меня так. Уверяю вас, я почти совершенно не опасен — Он мягко рассмеялся — Могло быть ведь и гораздо хуже. Представьте себе, например, что я был бы, к примеру, вер-вольфом. А?

Несколько секунд он ждал ответа, потом продолжил:

— О да, ликантропия вполне реальна, реальна, как эти чайки. Или, проводя более подходящую аналогию,— реальна, как эти акулы. Знаете, как-то в Париже я целых три месяца прожил с одной молодой особой. Днем она была мойщицей в публичных банях, а ночью — волком. Вернее, вервольфом — это не совсем одно и то же. Она выбирала свои жертвы по их...

Крэйг оцепенело слушал, сознавая, что Хоффманстааль просто болтает, стремясь отвлечь его. История о даме-оборотне по

степенно сошла на анекдот, вне всякого сомнения выдуманный: Хоффманстааль сам засмеялся и, похоже, немного обиделся, когда Крэйг даже не улыбнулся в ответ. Этот могучий человек был довольно чувствителен и раним. Чувствительный вампир! Чувствуя, что Крэйг испытывает к нему отвращение, Хоффманстааль пытался спрятать смущение в потоке слов.

— ...и когда жандарм увидел, что пуля, которая убила ее,— обыкновенная, свинцовая, он сказал: «Месье, вы обошлись с этой pauvre jeune fille¹ неблагородно». Ха! Естественно, для меня это был довольно грустный момент, и все же...

— Перестаньте! — выдохнул Крэйг.—Превратитесь... превратись в нетопыря и улетай. С глаз моих долой... напился моей крови...

Он попытался отвернуться, но локти разъехались, и лопатки со стуком ударились о днище лодки. Он лежал с закрытыми глазами, и в его горле стоял ком — одновременно хотелось смеяться и тошнило.

— Я не умею превращаться в нетопыря, друг мой. Мерзкие созданьица...— Хоффманстааль тяжело вздохнул — И в гробу я не сплю. И, как вы уже заметили, свет для меня безвреден. Это все предрассудки. Суеверия!.. Вы знаете, что мой дед умер оттого, что ему пробили сердце осиновым колом? — Его брови сердито встопорщились — Поверьте уж, мы, те, кто отличен от вас, больше должны бояться суеверных невежд, чем они — нас. В конце концов, их так много, а нас так мало!

Все эти долгие ночи, проведенные в шлюпке, перед Крэйгом стояло строгое, укоризненное лицо отца. Отец Крэйга был баптистским проповедником. Когда шлюпка дрейфовала по зеркальной морской глади, отражающей звездное небо с такой отчетливостью, что казалось, будто она висит в центре огромной звездной сферы, когда Крэйг чувствовал теплые, влажные губы вампира на своей шее,— тогда стыд материализовывался перед его взором в лицо отца.

Что же... по крайней мере, он сопротивлялся сколько мог и сдался не сразу. Но он не получал никакой еды, и скоро голодные спазмы скрутили его живот мучительной болью, а с запекшихся губ срывались мольбы о глотке воды. Наконец, содрогаясь от омерзения и страха, он позволил вампиру насытиться.

Впрочем, это оказалось не так плохо, как он ожидал. Жалящая боль укола острых клыков, прокалывающих кожу и плоть (странно, что он раньше не замечал, какие они острые!); затем начинало действовать анестезическое вещество в слюне вампира, и чувствительность исчезала. Вещество, выделяемое вампиром, обладало, похоже, и одурманивающим действием. Когда онемение захватывало все лицо, а губы и щеки будто замерзали (как после инъекции у дантиста), перед глазами появлялись диковинные краски, смешивались, вились в хитрых туманных сочетаниях и уводили его мысли по странным извилистым путям. Он становился частью Хоффманстааля. Хоффманстааль был частью его. Ощущение почти сладострастное...

И раз от разу ему было все менее больно и страшно. Наконец процедура стала совершенно будничным делом.

Как ни странно, днем совесть его не мучила. Блаженное тепло и апатия, которые ранее лишь слегка его касались, теперь совершенно окутывали Крэйга. Мысли затуманены; мозг словно бы желал забыть то, что уже произошло, и не думать о том, что еще предстояло. Море, небо и кружащие в нем чайки были прекрасны. А что до Хоффманстааля, то он, все равно, вампир или нет, был превосходным собеседником.

— Ты бледен, друг мой,— сказал он как-то — Возможно, я немного пожадничал. Между прочим, твое бледное лицо и борода делают тебя похожим на одного австрийского поэта, которого я... знал. Довольно долго он был одним из самых излюбленных моих компаньонов. Ты знаешь, мы ведь предпочитаем одних доноров другим. Поверь, мы вовсе не такие неразборчивые обжоры, какими нас описывают в книгах...

Крэйг потерял сознание. Очнулся он уже днем. Казалось,

¹ Бедной юной девушкой (фр.).

25