Вокруг света 1993-08, страница 51

ками и замками любых конструкций». Агенты еще не забыли братьев Давен-порт, дерзких янки предыдущего поколения, которые тоже заявляли, будто обладают сверхчеловеческими возможностями.

Гудини нуждался в импресарио. У него их еще ни разу не было, а ему нужен был кто-нибудь, кто занимался бы рекламой,— британцы очень не любили людей, рекламирующих себя самих, особенно американцев.

Согласно старому правилу шоумена, гласившему, что всякая неудача в конце концов оборачивается успехом, судьба свела Гудини с англичанином по имени Гарри Дэй.

Помимо того, что Дэй был очень молод, даже моложе, чем сам Гудини, у него не было предрассудков против американцев. Новичок в мире шоу-бизнеса, он не страдал недостатком воображения, которое так необходимо в рекламном деле. Более того, он восхищался мужеством и людьми, обладавшими им. В этом нахальном молодом янки, страдающем одышкой, он чувствовал потенциальную знаменитость. Дэй никогда не жалел о том, что взвалил на себя такой груз: всего через несколько лет он и Гудини стали партнерами в «Кроч Эмпайртеа-тре» и других предприятиях.

В начале столетия лондонская «Ал-гамбра» была Меккой для артистов разных жанров. Ее директор, Дандэс Слэйтер, потакая молодому Гарри Дэю, дал неизвестному американскому артисту неделю испытательного срока.

Трюк с наручниками был не нов для английской публики. Однако Слэй-тера привлекло то, что Гудини приглашал кого-нибудь из зрителей выйти на сцену с собственными наручниками. Слэйтер сказал артисту: «Если вы сумеете улизнуть из Скотленд-Ярда, молодой человек, возможно, я возьму вас на две недели».— «Что ж, идемте туда, не откладывая»,— ответил Гарри, и Слэйтер согласился.

Но комиссар полиции сказал им, что «Ярд не может принимать участие в дешевых спектаклях для прессы. Если мы наденем на вас наручники, молодой человек, они будут настоящие, и мы не дадим вам никакого ключа».

Гудини нахмурился и, полный решимости, ответил: «Пожалуйста, надевайте наручники. Три пары, четыре. И кандалы на ноги тоже». Комиссар Мелвилл достал пару наручников «дарби» из своего стола и направился в коридор. «Таким образом,— сказал он, обводя руки Гудини вокруг столба,— мы поступаем с янки, которые приезжают сюда и напрашиваются на неприятности». Он с улыбкой повернулся к Слэйтеру: «Давайте оставим его на время. Через час вернемся и освободим этого молодого Самсона от столпа филистимлян».

«Если вы возвращаетесь в кабинет, я иду с вами», — сказал Гарри, улыбаясь и подавая Мелвиллу наручники.

Гудини знал по опытам, которые

проделывал еще до пересечения океана, что такие замечательно сконструированные наручники, как английские, можно разомкнуть с помощью легкого постукивания особым образом о твердую поверхность. Перед тем как идти в полицию, он прикрепил к бедру под брюками свинцовую ленту. Однако на сей раз такую поверхность ему предоставил «столп филистимлян», и лента не понадобилась.

Получив поздравления от комиссара Мелвилла, который был восхищен мужеством и мастерством артиста, Гудини получил также и двухнедельный контракт в «Алгамбре»,

Слух о победе над «дарби» в Скотленд-Ярде быстро разнесся по всему Лондону.

Гарри Дэй, как менеджер Гудини, начал отправлять телеграммы директорам европейских театров и журналистам. Молодой американский «эскапист» вскоре стал сенсацией Лондона, и новость о «гвозде» сезона мгновенно распространилась среди людей искусства.

Две недели быстро превратились в полгода, а гонорар составлял шестьдесят фунтов в неделю, что тогда равнялось тремстам долларам. Десятки людей таскали плакаты с надписью «Гудини», служа ему живой рекламой. В конце августа Гудини выступал в «Алгамбре» при полных аншлагах, но Дэй уже ангажировал его в центральный театр Дрездена с правом продления контракта...

Приехав в Германию, Гарри не прогадал. Дома мамаша Вейсс говорила на красивом идише, рабби Вейсс чудесно владел немецким и заставил детей выучить его. Поэтому, когда Гарри вышел из-за кулис перед своей первой аудиторией в Дрездене, он приветствовал зрителей на хорошем немецком и публика его приняла. А когда он пришел в «Винтергартен», билеты уже были проданы на неделю вперед.

Много было написано о работе Гудини и о ее смысле — о потаенном желании каждого человека сбросить узы лишений, бедности и обременительной нужды. Возможно, нигде этот яркий призыв к освобождению не воспринимался так, как в кайзеровской Германии, где существовали только две вещи — запрет и принуждение. Когда Гарри Гудини, американец, выходящий из тюрем, непринужденно вылезал из ящика, победоносно держа над головой кандалы и наручники, в которые был закован несколько минут назад, публика взрывалась овациями.

Если немецкий народ признал и полюбил его, то полицейские чиновники и газетные издатели испытывали совсем иные чувства. Гудини с самого начала пришлось схлестнуться с ними. Он приехал в Германию после того, как приобрел славу в Англии, и это вызвало подозрения у людей, готовившихся ^захватнической войне. То, что

он был американцем, ему прощали. Но ведь он был еще и евреем.

Гарри нужен был помощник для контактов со зрительным залом и добровольцами из публики, равно как и для организации демонстраций в полиции и редакциях. В Германии он нашел такого человека — отставного австрийского офицера Франца Куколя.

Куколь происходил из знатного рода; был высок ростом, кончики его усов лихо загибались кверху, как у кайзера. Он умел не только настращать мелкого чиновника, но и расшаркаться, если надо,— такая у него была многогранная натура. Другими словами, это была загадочная личность, джентльмен, в роду у которого были и циркачи. Он любил шоу-бизнес, был образован, умел играть на пианино, обеспечивая аккомпанемент, необходимый для номера. Кроме того, он знал, как подкатиться к немецким полицейским и издателям. Куколь стал ассистентом Гудини в первые же неспокойные месяцы пребывания в Германии и оставался с Гарри долгие годы.

В Дрездене, сознавая, что его популярность зависит от рекламы, Гарри первым делом попытался поставить номер, по сравнению с которым работа других артистов, занимающихся наручниками, воспринималась бы как топорная кустарщина. В детстве, купаясь в Ист-Ривер, он всегда дольше всех просиживал под водой. Почему бы не прыгнуть в реку в крепких оковах, чтобы вынырнуть свободным и раз и навсегда потрясти публику?

Когда Гудини попросил разрешения прыгнуть с моста, полиция ответила, что выходки подобного рода запрещены. Однако Куколь снискал расположение высокого должностного лица из тайной полиции. Человек этот, по сути дела, заправлял всей немецкой полицией. Чиновник заявил, что Гудини может осуществить свой публичный прыжок. Арестовывать его за это никто не имеет права.

И вот Гарри обвешали наручниками, кандалами и цепями. Он погрузился в воду и оставался там до тех пор, пока толпа наблюдателей не сочла его утопленником. И тут он вынырнул, отбрасывая с глаз длинные волосы и вытряхивая воду из ушей, чтобы слышать приветствия собравшихся. Когда он выбрался на берег, полицейский, в чьи обязанности входило не пускать гуляющую публику на газоны, тотчас же задержал артиста и отволок в полицейский участок, где Гарри оштрафовали на пятьдесят пфеннигов по обвинению в ходьбе по газонам.

Герр Густав Каммезетцер, директор Центрального театра, не знал, что делать, и впадал то в восторг, то в смятение. Он восхищался этим тщедушным, но выносливым американцем, этой курицей, несущей золотые яйца и прославившейся своим прыжком на всю Германию. Смятение же объяснялось тем, что ради рекламы он нару

4 «Вокруг света» № 8

49