Вокруг света 1994-02, страница 26

род, как меня все уважают. Жаль, что завтра уплываешь, а то махнули бы в деревеньку к моей матери (отец-то погиб в горах, был пулеметчиком) гам у меня земля и сто оливковых деревьев. Скажи моим-то, какой я стал богатый.

Петрос смахнул платком слезинку и стукнул жилистым кулаком по столику:

— Передай мое последнее слово: не приедут - женюсь. Я еще не старый...

Обняв меня за плечи, словно родного, он дошел вместе со мной до набережной, а потом, круто развернувшись, зашагал к себе в комнатку с одной кроватью.

— Чего мне заводить хозяйство? Если б приехали мои - купил бы мебель...

Петрос Куцукис, хотя и считает себя удачливым, ждет свою семью, тоскует без жены и дочерей, поэтому и шляется по барам до поздней ночи, а потом нехотя тащится в свою конуру.

А вот другие эмигранты и слышать не хотят о своей «батьковщине», хотя...

Они окликнули нас в порту Фыо-мичино, что совсем недалеко от Рима, когда мы шли по набережной одного из рукавов Тибра.

— О, чи поляки, чи кто? - услышал я за спиной удивленный женский голос. - Глянь-ко, усе рыжие...

Я оборачиваюсь и с обидой отвечаю:

— Почему же поляки? Русские тоже бывают рыжие...

Перед нами стояли трое земляков: крепенькая, невысокая женщина в потрепанной соломенной шляпе, из-под которой настороженно выглядывали маленькие глазки, рядом с ней здоровенный парень с русым чубом, а к ним жался миловидный мальчуган лет семи.

— Михаил Середа. - протягивает руку высокий парень, добродушно улыбаясь, и, показывая на женщину, представляет:

— А это моя мать, Любовь Ивановна. Перекурим? - предлагает он, усаживаясь на парапет набережной, и добавляет: — Дениска, сгоняй за водой...

Мы беззаботно сидим на солнышке, попивая принесенную Дениской «фанту», а новые знакомые, перебивая друг друга, повествуют удивительную историю о своем бегстве из СССР.

Любовь Ивановна все больше поминает старые обиды от советской власти: отобрали магазины у отца в революцию, потом в колхоз загнали, а когда они с сыном создали кооператив «Мираж» («Ведь Мишка-то на все руки мастер, - говорит она, - и шофер, и строитель, и механик хороший...»), построили оранжерею, чтобы выращивать цветы, - местные власти захватили их кусок земли, бывшую свалку отходов, которую они очистили от всякого хлама.

— Разве есть справедливость на свете - взяли и ограбили! - горячо во

друзей не меньше, чем здесь. Ты спрашиваешь, почему я не с ними? Лучше, когда вернешься домой, узнай, когда моя семья приедет ко мне Ладно, старшая дочь замужем, а моя жена не может жить без внуков. Но младшей-то я подобрал здесь жениха, послал вызов. Ну, что она там думает? Съезди к ней, она музыке детей учит в Загорске, и все ей объясни.

Петрос на минуту замолчал, вытер лоб платком, налил из бутылки коньяк в маленькие рюмочки и выпил свою одним махом, как у нас принято на родине.

Да, трудно ему тут- без родных и друзей. Попав совсем зеленым пареньком в Союз - он был в партизанах, а потом ушел через горы в Албанию, оттуда к нам, он исколесил всю Среднюю Азию, был шофером, газовщиком, строителем.

— Я нигде не пропаду: в Превезе с утра вкалываю на стройке, потом подрабатываю ремонтом машин. Ты скажи, что видел: какой приятный го

Петрос только засмеялся и, подхватив меня под руку, широко зашагал по улице. Казалось, что все его здесь знали и были рады встрече с таким веселым парнем, а он останавливался, с каждым здоровался за руку и говорил несколько слов. У первого же бара он пригласил меня зайти:

— Ну, что, земляк, тебе обязательно надо согреться после холодного душа, - весело сказал Петрос. - Я познакомлю тебя с хозяином этого заведения.

Нас встретили у порога полный, приветливый грек и его симпатичная веселая жена, и через минуту мы уже сидели за круглым столиком, попивали кофе с лучшим греческим коньяком «Метаксой», и Петрос без остановки рассказывал о себе.

— Ты удивился, откуда я так хорошо знаю русский? Еще бы мне его не знать, когда Ташкент, в котором прожил чуть не сорок лет, считаю своим родным городом. Там у меня четырехкомнатная квартира, жена, дети и

24