Вокруг света 1995-05, страница 63

:творки перед белой громадой базилики на Монмартр-:ком холме, я все еще ничего не узнавал. Того, из чего для деня складывалось понятие «Монмартр», не возникало. Лироченная лестница перед фасадом церкви, осажденная пумной молодежью, тоже ничего не прояснила. И лишь в гтороне от этой будоражащей картины единоверующих 13 племени студенчества, за тремя глухими закоулками, тредстав перед площадной толчеей, я понял — это и есть гот самый Монмартр. Что-то насторожило. И я, как человек, не веривший своим глазам, что его Бог оказался глиняным изделием, преодолев эту настороженность, шагнул в почти замкнутое квадратное пространство. Людской по-врк увлек меня в гущу, и я сразу оказался в пестрой тесноте. И, еще не освоившись, я увертывался, отмахивался от саких-то витийствующих молодых людей, каждый из которых, не обращая внимания на неудобство, доставляемое трохожим, что-то предлагал.

Так я, сделав круг, вернулся на исходную точку.

Площадь на холме была ограничена небольшими, тесно стоящими плечом к плечу, без промежутков, домами. Сверху они плавно закруглялись мансардами. Нижние этажи были распахнуты ресторанам, кафе, бистро... Казалось, они, переполнившись, как пена из кружек изливались на тротуары, точнее, на центр площади, белыми стульями и столами и растекались меж деревьев. За ними эставался узкий проход для нескончаемого потока людей. Какая-то часть площади была забаррикадирована моль-эертами художников. Здесь же, на брусчатке, были выдавлены картины для продажи. Они воспринимались скорее как сувенир для туриста, нежели как предмет серь-эзной живописи. Были среди них и поделки под Тулуз-Аотрека, Дега, Писсарро, под других мастеров, имена ко-горых остались связанными с Монмартром... Готовые портреты на мольбертах, знакомящие прохожих с манерой художника, в большинстве своем смотрелись ученическими работами. И вся эта прямо-таки самодеятельность — вокруг клоуны, фокусники, самозабвенно гримасничали со всем традиционным набором трюков и шу-гок — и художники с мольбертами, — все это представлялось мне имитацией доброй звездной поры Монмартра...

Как же я обрадовался, когда, изрядно потолкавшись, увидел Сережу. Он сидел у стены в длинном ряду круглых мраморных столиков и выглядел таким нарядным, что я не сразу его признал. В рыжем твидовом пиджаке, с великолепной небрежностью завязанный галстук; перед ним чашка с кофе, и глазами он прощупывает толпу.

— Сережа! — крикнул я, кажется, на весь Монмартр.

— А я вас ищу, — сказав, усадил меня за стол. — Гарсон! — позвал он такого же паренька, как и он сам, и заказал мне кофе.

— Тебя не узнать, — сказал я поощрительно.

— Это так, к случаю. Сегодня я веду группу петербуржцев в Мулен-Руж.

— И сколько это будет стоить им? — спросил я, зная, что не каждому туристу это по карману.

— Сеанс традиционного канкана с бутылкой шампанского около пятисот франков... А мне проценты от хозяев кабаре за каждого туриста.

После кофе Сережа повел меня посмотреть окрестные улицы бывшей некогда деревни. С двух сторон площади расходились улочки, от них разветвлялись другие, изломленно кривые, такие, какими их писал Утрилло... (Сережа показал мне дом, в котором работал Пикассо в ft ору, когда рождался кубизм — геометрическая живо-' пись. После Пикассо нас больше не хватило на прогулку, мы не стали отдаляться и, оставив где-то в стороне ("монмартрской деревни» кладбище и виноградники, повернули обратно. Вот тогда-то Сережа и предложил нам поужинать «У мамаши Катрин». Он привел меня к дому номер шесть на площади, подвел к дощечке, висевшей на видном месте, на которой была описана история того, как в 1814 году казаки развлекались здесь в корчме деревни, требовали подавать вино и еду быстро... А потом хозяин корчмы на Монмартре назвал свое заведение «Бистро».

— Это самое первое бистро в Париже... — пояснил Сережа. — Во всяком случае, так принято говорить туристам.

Сережа был прав. Хотя такое объяснение и убеждало, но от него отдавало байкой.

Столы «У мамаши Катрин» стояли в крайней секции. Мы сели за первый с угла столик, открытый тротуару.

Подошел официант, и я сразу поставил условие перед Сережей:

— Или я плачу за ужин, или каждый за себя...

Мы остановились на втором условии, и каждый стал заказывать ужин себе сам. Официант оказался латиноамериканцем, и потому осмелев, я «вывалил на стол» весь свой словарный запас итальянского, вынесенного когда-то из консерватории. Его с лихвой хватило, чтобы заказать себе бокал красного вина — bicchiere di vino rosso; бифштекс с картошкой фри — bistecca con patatine fritte... И конечно, на десерт кофе. Сережа заказал себе то же самое. Я уже не говорю, как он таращил на меня глаза. Откровенно говоря, вольности мне прибавила сильно уцененная атмосфера Монмартра. Потом уже Сережа, не уловив на моем лице восторга от происходящего вокруг, решил подчеркнуть свою солидарность со мной.

— Здесь французы не отдыхают. И Монмартр, и Мулен-Руж принадлежат туристам. — Сказав это, он переключил мое внимание на молодого человека, пристающего к немецкой семье за соседним столом, за которым сидели мать, дочь и старикашка. Облокотившись на барьер секции, в наглой позе, весь изворачиваясь, смазливый парень отпускал комплименты старшей из женщин. Похоже было, мама уже забыла, что она мама, а молодой повеса, усыпив ее бдительность, принялся за дочку — занялся ею. Ножницы уже скользили по черной бумаге — он вырезал ее профиль, — когда к столу подошла пожилая полная француженка с корзиной цветов. Мастер по профилям, на секунду отвлекшись, едва заметным движением руки достал из корзины розу и протянул позирующей девушке. Но за цветок заплатила мама... Глядя на это, надо было согласиться, что монмартрское население старается, очень старается — эта бесшабашная обстановка, своего рода отдушина для туристов, возвращает их к естеству, которое, возможно, сдерживал респектабельный Париж.

Цветочница потом, обойдя еще кого-то, подошла к Сереже, перебросилась с ним какими-то веселыми словами, отошла. Она называла его Сержем, он ее — мадам Жанет.

— Я обещал ей, — сказал Сережа, — когда у меня появится хорошая девчонка, куплю у нее все цветы... Вот она и торопит меня.

Что-то мягкое коснулось моей ноги. Я нагнулся и увидел пушистого белого песика.

— Ой, какой прекрасный малыш, — только успел сказать, как услышал над собой:

— Его зовут Дружок.

Подняв голову, я увидел над собой пожилого элегантного русского человека во всем вельветовом. Я предложил ему сесть, предложил кофе.

— Нет, — отрезал он, — я живу на Монмартре и здесь, на площади кофе не пью, — сказал и улыбнулся.

Мы с Сережей быстро расплатились за ужин, встали и пошли все вместе.

Сережа торопился к своим туристам вниз, к подножию Монмартра, в Мулен-Руж. Расставались мы с ним, твердо пообещав встретиться когда-нибудь. Он ушел, и мы с моим новым знакомым побрели прочь с площади.

Мы недолго с ним гуляли, и мало что я узнал о нем. Родился в Париже. Отца — полковника белой армии убили в грфк-данскую. Сам он архитектор в прошлом. Дочка с мужем живут под Парижем... Мы дошли до узкой крутой лестницы на окраине. Она вела в нижние жилые кварталы. И тут он остановился. Почувствовав, что он собирается подать мне руку, я сказал о своем желании поговорить с ним.

— Нет, нет, — возразил он, — в другой раз. — Он достал и протянул мне визитку.

Я не стал говорить, что другого раза может и не быть.

— У меня возникло к вам уйма вопросов...

— Тем более пора! — сказал он и, дружески потрепав меня по плечу, последовал за своим маленьким симпатичным другом.

Я еще некоторое время стоял и смотрел ему вслед.

Из ярко освещенного, пустого ресторана доносились неуверенные фортепианные звуки. Пора было и мне вернуться в отель на бульваре Даву.

Париж

[ВОКРУГ СВЕТА май 1 995~Tf1