Вокруг света 1995-06, страница 17

Так что все, имеющие французский паспорт, будь то кельты, арабы или чернокожие африканцы, называются французами. Понятно, однако, что все это — лишь официальная политика, и одного французского паспорта недостаточно, чтобы, допустим, марокканец стал потомком Карла Великого. На бытовом уровне разница между национальностями чувствуется во Франции не меньше, чем в нашей стране. Это относится не только к эмигрантам в первом поколении, но и к тем, кто невольно стал французом четыреста с лишним лет назад. Как-то в Париже, на людном бульваре мне никак не удавалось обогнать двух неторопливых прохожих, и, лавируя в толпе, я случайно подслушала их разговор.

— У моей тетушки, — рассказывал один, — три дочери. Так вот: не знаю уж, что на них нашло, но все три вышли замуж за иностранцев: одна — за алжирца, другая — за серба, а третья, представь себе, за бретонца...

Для парижанина бретонцы, действительно, — иностранцы, хотя, чтобы попасть из Парижа в Бретань, вовсе не нужно пересекать государственную границу. Если вдаваться в детали, то и в самой Бретани не все так просто. Эта, по нашим масштабам, небольшая область делится на две части — Верхнюю Бретань, где говорят по-французски, и Нижнюю, где еще до недавнего времени почти все говорили по-бретонски.

...Мое знакомство с бретонским языком началось еще в школе. Кельтские языки, их лингвистическое своеобразие заинтересовали меня в старших классах. В моих поисках помогли специалисты-кельтологи из Института языкознания. Так как я неплохо владела французским, мне посоветовали выучить для начала бретонский, наименее известный из кельтских языков, а потом уже переходить к валлийскому, корнскому и другим. Дали на время учебник, и я занялась увлекательнейшим делом — познанием нового языка. С валлийским и корнским помог случай. Кто-то из знакомых показал номер журнала «Вокруг света» с очерком «В поисках кельтов» и я написала автору статьи, который не только откликнулся на мое письмо, но и снабдил литературой по этим языкам.

Итак, за несколько лет я выучила бретонский. Естественно, выучила — это преувеличение. Я смогла научиться только

бегло читать про себя и довольно сносно писать, так как в Москве трудно найти человека, с которым можно побеседовать на бретонском. Разумеется, мне всегда хотелось побывать в Бретани, о которой я столько читала и слышала. После продолжительной переписки со всеми бретонскими инстанциями, адреса которых добывали мне знакомые, работающие с французами, удалось связаться с Институтом Бретонской культуры и Вторым Реннским университетом, где, оказывается, преподается бретонский язык. Моей кандидатурой заинтересовались, и мне представилась уникальная возможность стать студенткой кельтского отделения Реннского университета.

Университет приветствовал меня двумя вывесками — на французском и на бретонском языках. Такого я не ожидала, ведь, согласно ученой литературе, которую я основательно проштудировала перед приездом, в Ренне по-бретонски не говорят.

Позже я узнала, что вокруг двуязычных надписей в Бретани долгое время шла самая настоящая война. Бретонцы боролись за право ввести повсюду надписи на их родном языке, ссылаясь на существование двуязычных дорожных указателей в Уэльсе. Так как власти не собирались идти им навстречу, защитники бретонского языка принялись закрашивать дорожные указатели на французском и писать бретонские названия городов и улиц. Подобная деятельность расценивалась властями как мелкое хулиганство, и многие осквернители дорожных знаков побывали за решеткой. Но в тот первый день пребывания в университете этих подробностей я еще не знала и восхищалась гордой надписью «Ренн-2» на языке, который предстояло как следует выучить

Лев Минц «В поисках кельтов» — «Вокруг света» №1/92

Очерк о Бретани мы иллюстрируем открытками. На них бретонцы и бретонки в живописных национальных костюмах — в каждом уголке Бретани свой. Теперь, конечно, это увидишь разве что на фольклорных праздниках. Но еще совсем недавно, в прошлом веке Бретань была почти такая, как на открытках — об этом говорят старинные фотографии и гравюры.

ФУМИКО, МАКОТО И ВАЛЛИЙКА ФФРАН МЭЙ

Мне выпала честь быть первой русской, получившей университетское образование по специальности «Бретонский язык», но на кельтском отделении до меня училось много иностранцев. В основном — дальние родственники бретонцев: валлийцы, шотландцы, ирландцы Иногда приезжают американцы, видимо, помнящие о своих кельтских корнях; при мне бретонскому успешно учился молодой человек из Канады. Но, пожалуй, самыми колоритными студентами за всю историю кельтского отделения были японцы — Макото Ногуши и Фумико Юкава. Макото заинтересовался бретонским языком, когда учился французскому в Ренне. Он не только выучил бретонский, но и пишет теперь на нем новеллы и театральные пьесы. Мало того, он женился на бретонке и поселился в Нижней Бретани, там, где еще можно обойтись без французского.

Рассказывают, как однажды кто-то из высокопоставленных французских деятелей приехал в небольшой бретонский городок и увидел такую картину: к рыбной лавке подходит японец и начинает разговаривать с пожилым хозяином на каком-то непонятном языке. Потом покупает рыбу и уходит. Удивленный француз подходит к хозяину лавки и говорит:

— Молодцы вы, бретонцы, чего не сделаете ради коммерции! Японский вот выучили.

— Да нет, — отвечает торговец, — это не японский, а бретонский.

— Бретонский? Вот еще! Кому он нужен, этот ваш бретонский?

— Кому-то, выходит, нужен. Японцы вот учат, а они зря ничего делать не будут.

Возможно, это и выдумка, как и многие другие истории про Макото. Правда в ней то, что этот человек своим примером еще двадцать лет назад показал, что бретон-

L

Июнь 1995