Вокруг света 1995-10, страница 63

и, встав коленями на боковую скамью, навис над бортом. Почти не задумываясь, он достал пистолет и держал его свободной рукой. Отпорный крюк предназначался для Маккиннона, пистолет — для молодого солдата. Объятия охваченного паникой тонущего человека расцепить практически невозможно, а если он к тому же и сумасшедший, то одному Богу известно, чем все это может закончиться.

Синклер молотил руками по воде в двадцати футах от шлюпки, а только что показавшийся на поверхности Маккиннон уверенно следовал за ним, когда Николсон заметил нечто, бросившее его в холодный пот. Он кинул за борт отпорный крюк, описавший в воздухе широкую дугу и упавший в воду в нескольких дюймах от плеча Маккиннона. Боцман инстинктивно положил руку на крюк и обернулся с испуганным непониманием.

— Назад, приятель, назад! — закричал Николсон. Даже в панике, старший помощник обратил внимание на то, что его голос хрипл и надтреснут. — Ради Бога, скорее!

Маккиннон медленно двигался в направлении шлюпки, но не по собственной воле: он по-прежнему держался за отпорный крюк, который Николсон стремительно вытягивал на борт. Лицо Маккиннона все еще выражало недоумение. Боцман посмотрел через плечо туда, где более чем в тридцати футах от него бессмысленно барахтался Синклер, затем снова повернулся к шлюпке, открыл рот, дабы что-то сказать, и вдруг громко закричал от боли и яростно заработал руками по направлению к шлюпке. Пять неистовых гребков — и он был у борта. Втащенный в шлюпку полудюжиной рук, Маккиннон соскользнул лицом на перекрестную скамью, и, когда его ноги оказались внутри, сероватое, рептилеобразное существо разжало на его икре зубы и бесшумно ушло под воду.

— Господи, что... что это было? — Гудрун увидела мимолетный зловещий оскал и блестящее змеевидное туловище. Ее голос дрожал.

— Барракуда, — безжизненно проговорил Николсон. Он старательно избегал смотреть девушке в лицо.

— Барракуда! — Ее потрясенный шепот говорил о том, что она слышала все об этой, наверное, самой ненасытной морской убийце. — Но Алекс! Алекс! Он ведь там! Мы обязаны помочь ему! Немедленно!

— Мы не можем ничего сделать. — Он не собирался отвечать ей так резко, однако полное бессилие повлияло на него более, чем он подозревал. — Ему теперь не поможет никто и ничто.

Не успел Николсон договорить, как над водой пронесся мучительный вопль Синклера — получеловеческий-полуживотный. Он раздавался снова и снова, полный безмерного ужаса. Синклер судорожно метался по воде, временами взмывая над ней туловищем и так сильно прогибая спину, что его волосы почти касались поверхности. Солдат, как безумный, молотил руками, вспенивая море вокруг, словно сражался с невидимыми врагами. «Кольт» в руке Николсона прогремел шесть раз в быстрой последовательности, вздымая около Синклера фонтаны брызг. Это были суматошные, неприцельные выстрелы, даже не претендовавшие на попадание. Их почти можно было назвать небрежными — все, кроме первого, в который Николсон вложил всю свою меткость и который поразил Синклера прямо в сердце. И задолго до того, как запах карбида и голубоватые струйки дыма отнесло к югу, водная поверхность обрела спокойствие, когда Синклер скрылся под ней.

Через двадцать минут море перестало быть синим, обратившись в молочно-белый пенившийся ковер, сотканный потоками дождя, поглотившего все пространство от горизонта до горизонта.

Прошло около трех часов, близилось время заката. Увидеть солнце было невозможно, ибо шквалы дождя по-прежнему один за другим следовали на юг, и в меркнущем свете все небо налилось свинцовой серостью. Дождь лил и лил, хлеща по беззащитной шлюпке, но никого это, казалось, не волновало. Промокшие до нитки, дрожащие под холодными струями люди, к чьим рукам, туловищам и ногам зябко липла тонкая хлопчатобумажная одежда, были счастливы, несмотря на парализующий шок, испытанный ими от смерти Синклера. Холодный дождь утолил их жажду и, подобно благостному бальзаму, успокоил ожоги и воспаленную кожу. Им удалось наполнить один из баков четырьмя галлонами свежей дождевой воды, а шлюпка, подгоняемая неслабеющим бризом, уже покрыла многие мили, отделявшие их при мертвом штиле от теперь неуклонно приближавшегося западного побережья Явы. И наконец они были счастливы, как никогда и не мечтали, потому что спасение было совсем рядом, и чудеса по-прежнему могли происходить, а их невзгоды благополучно завершились.

Первым, как всегда, заметил низкий и длинный силуэт, маячивший на двухмильном удалении сквозь брешь в стене дождя, Маккиннон. За считанные секунды они спустили потрепанные люггер и кливер и демонтировали саму мачту. Затем прижались ко дну шлюпки так, что даже с близкого расстояния она выглядела лишь пустой дрейфующей лодкой, едва различимой в пелене дождя и, вероятно, не стоящей внимательного осмотра, попади она в поле зрения. И она попала: длинный сероватый силуэт изменил курс, дабы блокировать линию их дрейфа; и они могли теперь только благодарить Бога, что зоркие наблюдатели сумели разглядеть шлюпку сквозь дождевую мглу.

Это был торпедный катер ВМС США, а американские торпедные катера нельзя было спутать ни с каким другим судном. Длинный и широкий развал бушприта, семидесятифутовый корпус, обшитый клееной фанерой и движимый тремя высокооборотными двигателями, четырехствольные торпедные установки, пулеметы 50-го калибра, — все это безошибочно указывало на тип корабля. Он не нес никакого флага, однако, словно бы желая развеять последние сомнения относительно его национальной принадлежности, стоявший на палубе катера матрос развернул большой стяг, тут же туго забившийся на

ветру. И даже в сгущавшихся сумерках звездно-полосатое полотнище было, наверное, самым легко узнаваемым флагом из всех.

Все теперь поднялись со дна шлюпки — и приветственно махали руками. Двое на катере махнули в ответ: один — из рулевой рубки, другой — у одной из носовых башен. На шлюпке люди принялись собирать свои скромные пожитки, и мисс Плендерлейт едва успела надеть шляпу, когда катер резко сбавил, а потом и вовсе дал задний ход, скользя в футе от их борта и исполински возвышаясь над маленькой лодкой. Пара концов перелетела через полосу воды и аккуратно приземлилась на нос и корму шлюпки. Вскоре судно подошло к шлюпке впритирку, и Николсон, положив одну руку на его борт, поднял другую в приветствии, когда из-за рулевой рубки появилась приземистая фигура.

— Эй, там! — Николсон широко улыбнулся. — Дружище, как же мы рады вас видеть!

— Ваша радость — ничто по сравнению с нашей. — На загорелом лице блеснули белые зубы почти одновременно с неуловимым движением левой руки, после которого у стоявших на палубе матросов внезапно возникли в руках автоматы, а в правой руке говорившего — пистолет. — Боюсь, ваше ликование будет более быстротечным, нежели наше. Настоятельно прошу сохранять спокойствие.

Николсона будто ударили под ложечку. Несмотря на всю выпитую старшим помощником воду, во рту у него пересохло, и он с трудом придал голосу спокойный тон:

— Это что, неудачная шутка?

— Вынужден с вами согласиться. — Фигура на борту катера слегка наклонилась, и только тогда Николсон разглядел характерно натянутую кожу в уголках узких глаз. — И, видимо, для вас совсем несмешная. Смотрите. — Он взмахнул рукой, и звездно-полосатое полотнище тут же куда-то исчезло, замененное затрепетавшим на ветру флагом Страны восходящего солнца.

— Довольно посредственная уловка, не так ли? — продолжал человек. — Мы ждем вас уже давно, и счастливы наконец лицезреть.

Он внезапно прервался и, обнажив зубы, навел пистолет на генерала, вскочившего на ноги с поразительной для его лет стремительностью, замахиваясь обеими руками с пустой бутылкой от виски. Но бутылка предназначалась для Ван Эффена, полуобернувшегося в предчувствии удара, но слишком поздно. Тяжелая бутылка угодила ему чуть выше уха, и голландец как подкошенный рухнул через банку. Японский офицер уставился на Фарнхольма.

— Еще одно такое движение, и вы умрете. Вы что, спятили?

— Нет, но этот человек — да, и умереть пришлось бы всем нам. Он тянулся за пистолетом. — Фарнхольм с негодованием посмотрел на упавшего Ван Эффена. — Я слишком далеко зашел, чтобы умирать вот так.

— Вы умный старик, — вкрадчиво проговорил офицер. — Вам действительно не на что рассчитывать.

«Действительно, не на что, — беспомощно подумал Николсон — не на что совсем». Он ощутил непреодолимую горечь оттого, что им пришлось преодолеть столь многое, и что все должно было закончиться именно так. Николсон услышал глухое бормотание Питера за своей спиной и, обернувшись, увидел мальчика, стоящего на корме и смотрящего на японского офицера сквозь решетку перекрещенных пальцев. Питер не выглядел особенно испуганным, просто замер в удивлении. Яростное отчаяние нахлынуло на Николсона: поражение может принять любой, однако присутствие ребенка делало его невыносимым.

Две санитарки сидели по обе стороны старшего помощника. Темно-карие глаза Лины были широко раскрыты от ужаса. В голубизне же глаз Гудрун читались лишь грусть и отчаяние, точно отражая собственное настроение Николсона. Николсон медленно обводил глазами шлюпку и везде натыкался на все те же страх, отчаяние и ошеломляющую, щемящую горечь поражения. Правда, лицо Сайрена было бесстрастным, как всегда; глаза Маккиннона стреляли из стороны в сторону, быстро оглядывая то шлюпку, то катер, будто оценивая все ничтожные шансы на сопротивление. И наконец генерал казался неестественно беззаботным: обняв хрупкие плечи мисс Плендерлейт, он что-то шептал ей на ухо.

— Какая трогательная и жалостная сцена, вы не находите? — Японский офицер притворно-горестно покачал головой. — Но, заметьте, собирается дождь, и дождь сильный. — Он посмотрел на надвигавшуюся с северо-востока гряду облаков и плотную пелену дождя, уже рябившую темневшее море менее чем в миле от них. — Я не люблю мокнуть под дождем, особенно если в этом нет никакой необходимости. А посему предлагаю...

— Всякие предложения излишни. Вы что, думаете, я собираюсь заночевать в этой чертовой шлюпке? — Николсон обернулся на глухой, раздраженный голос Фарнхольма, вставшего в полный рост с кожаным саквояжем в руке.

— Что... что вы делаете? — воскликнул старший помощник.

Фарнхольм взглянул на него и улыбнулся, изогнув верхнюю губу

с ленивым презрением, поднял глаза на стоявшего на катере офицера и ткнул большим пальцем в направлении Николсона.

— Если этот дурак попытается наглупить или каким-то образом удержать меня, пристрелите его.

Николсон уставился на генерала в полнейшем недоумении, затем посмотрел вверх, на офицера, и не обнаружил в нем не только недоумения, но даже и тени замешательства. Довольно ухмылявшийся японец начал быстро говорить на совершенно непонятном Николсону языке, и Фарнхольм тут же с готовностью ему ответил, бегло произнося слова чужой речи. И затем, прежде чем старший помощник успел осознать, что происходит, генерал сунул руку в свой саквояж и, вытащив оттуда пистолет, принялся пробираться к борту шлюпки с саквояжем в одной руке и оружием — в другой.

ВОКРУГ СВЕТА

61