Вокруг света 1995-10, страница 65

— Генерал Фарнхольм был очень добр, — пробормотала Гудрун.

— Генерал Фарнхольм был очень умен, — с мягким укором проговорила мисс Плендерлейт. — Он был настолько умен, что... ну, да ладно.

— «Неся с собой блеск славы, мы идем», — пробормотал Уилло-уби.

— Что? — Мисс Плендерлейт удивленно посмотрела на него. — Как вы сказали?

— Не обращайте внимания. Просто пришло в голову, мисс Плендерлейт.

Мисс Плендерлейт улыбнулась и, склонив голову, стала смотреть на ребенка. Воцарившуюся умиротворенную тишину прервал капитан Файндхорн, задавший наконец вопрос, на который всем не терпелось получить ответ.

— Если мы когда-нибудь вернемся домой, то целиком будем этим обязаны генералу Фарнхольму. Не думаю, чтобы кто-либо из нас не помнил об этом до конца дней. Вы сказали, почему он сделал это. Вы, по всей видимости, знали его куда лучше любого из нас, мисс Плендерлейт. Объясните же мне, как ему это удалось.

Мисс Плендерлейт кивнула.

— Я объясню. Все было очень просто, ведь Фостер был простым и прямым человеком. Вы все заметили саквояж, с которым он не расставался?

— Заметили, — улыбнулся Файндхорн. — Тот, где он держал свои... мм-м... запасы.

— Правильно, виски. К слову сказать, он ненавидел эту дрянь, и использовал ее только, как говорится, для острастки. Как бы то ни было, он оставил все бутылки еще на острове, в расселине между скалами, я полагаю. Потом он...

— Что? Что вы сказали? — раздался голос еще не пришедшего в себя после удара по голове Ван Эффена. Голландец подался вперед, периодически жмурясь от боли в поврежденной ноге. — Он... он все оставил на острове?

— Да, именно так я и сказала. А почему это вас так удивляет, мистер Ван Эффен?

— Думаю, это не имеет большого значения. — Ван Эффен откинулся назад и улыбнулся ей. — Продолжайте.

— Да это, в общем-то, и все. В ту ночь он собрал на берегу множество японских гранат и четырнадцать или пятнадцать из них положил в свой саквояж.

— В свой саквояж? — Николсон похлопал по соседнему с ним сиденью. — Но они здесь, под скамьей, мисс Плендерлейт.

— Он насобирал гораздо больше, чем сказал вам, — очень тихо проговорила мисс Плендерлейт, — и взял их с собой на борт. Он бегло говорил по-японски, и ему не составило труда убедить офицера в наличии у него документов Яна Беккера. Попав на катер, Фостер, якобы собираясь показать им эти бумаги, засунул руку в саквояж и выдернул у одной из гранат предохранительную чеку. Он сказал, что времени останется всего четыре секунды.

Ночь выдалась беззвездной и безлунной, и только несущиеся облака бороздили темное небо. Николсон вел шлюпку вперед, полагаясь на Бога и интуицию. Стекло на корпусе компаса треснуло, почти весь спирт вытек, и катушка теперь вращалась столь беспорядочно, что всякие попытки прочесть ее в слабеющем свете фонаря были совершенно бессмысленны. Пришлось идти только по ветру, постоянно держась к нему левым бортом и уповая лишь, что пассат не ослабнет и не изменит направления. Но даже при устойчивом ветре управление шлюпкой давалось с трудом; все больше и больше воды заливалось сквозь поврежденную обшивку на корме, и шлюпка тяжело оседала назад, все больше сбиваясь к югу.

С течением ночи напряжение и беспокойство Николсона возрастали, передаваясь большинству в шлюпке, спали очень немногие. Вскоре после полуночи Николсон понял, что, даже по самым скромным расчетам, они находятся в пределах десяти-двенадцати миль от Зондского пролива, не дальше, а может, и много ближе — милях в пяти. Имевшаяся на борту карта Восточного Архипелага пропиталась солью и истлела, став практически бесполезной, однако Николсон прекрасно знал об опоясывающих юго-восточный берег Суматры подводных скалах, рифах и отмелях. Но, как он ни старался, точное их расположение припомнить не мог, равно как и определить местонахождение шлюпки. Вполне возможно, подсчеты широты были настолько приблизительны, что им грозило вообще разминуться с Проливом. Вероятность наскочить на какой-нибудь прибрежный риф выглядела отнюдь не призрачной, и окажись они сейчас за бортом всего в полумиле от суши, едва ли будут шансы на спасение хотя бы у половины изможденных и обессиленных людей. И даже если они избегнут всех опасностей, им придется вытаскивать шлюпку на берег в неистовствующем прибое.

После двух часов пополуночи Николсон послал боцмана и Вэннь-ера головными наблюдателями на бушприт. Еще человек шесть тут же вызвались держать вахту, но Николсон приказал им оставаться на местах, лежать как можно ниже и проявить максимум выдержки. Ему следовало добавить, — чего он не сделал, — что глаза Маккинно-на все равно зорче и острее, чем у всех них, вместе взятых.

Минуло еще полчаса, и Николсон вдруг осознал, что произошла какая-то едва ощутимая перемена. Она как гром поразила Николсона и заставила его отчаянно вглядываться в мрак впереди. Длинная, пологая зыбь с северо-запада с каждой минутой становилась преры-вистее и круче, и уставший от слепого ведения шлюпки Николсон спохватился едва не в последний момент.

— Маккиннон! — хрипло крикнул он, и несколько человек приняло сидячее положение. — Нас несет прямо на мель!

— Понял. Думаю, вы правы, сэр, — донесся сквозь ветер не особенно встревоженный голос боцмана. Он стоял в полный рост на мачтовой банке схватившись одной рукой за мачту, а другой заслоняя глаза от брызг.

— Видите что-нибудь?

— Будь я проклят, если вижу, — отозвался Маккиннон. — Сегодня чертовски темная ночь, сэр.

— Продолжайте наблюдение. Вэнньер?

— Сэр? — Голос четвертого помощника был взволнован, оставаясь при этом достаточно твердым.

— Спустите люггер. Как можно скорее. И не убирайте его — нет времени. Ван Эффен, Гордон, помогите ему. — Шлюпку начинало яростно болтать на стремительно растущих волнах. — Сейчас что-нибудь видите, боцман?

— Совсем ничего, сэр.

— Развяжите Сайрена и его людей. Пересадите их ближе к середине шлюпки. — Он подождал, пока три человека, спотыкаясь, не перешли на новое место. — Сайрен, вы и ваши люди возьмите по брештуку. Гордон, вы тоже. По моей команде вставляйте весла в уключины и начинайте грести.

— Не теперь, мистер Николсон.

— Вы что-то сказали?

— Вы меня слышали. Я сказал: «Не теперь», — холодно и надменно проговорил Сайрен. — Мои руки онемели. К тому же я не склонен к сотрудничеству.

— Не будьте идиотом, Сайрен. От этого зависят жизни всех нас.

— Но не моя. — Николсон увидел блеснувшие в темноте зубы. — Я превосходный пловец, мистер Николсон.

— Вы ведь обрекли сорок человек на смерть, не так ли, Сайрен? — как бы невзначай спросил Николсон. В нависшей тишине раздался громкий щелчок предохранителя его «кольта». Прошла секунда, две, три. Наконец Сайрен задвинул брештук в гнездо и, взявшись за весло, пробормотал указания своим людям.

— Благодарю вас, — буркнул Николсон и повысил голос: — Слушайте все. Полагаю, мы приближаемся к берегу. Ситуация такова, что нас скорее всего ожидают прибрежные рифы или буруны. Шлюпку может затопить или перевернуть — маловероятно, но эту возможность исключать нельзя. — «Будет чудом, если этого не случится», — мрачно подумал Николсон. — Если вы окажетесь в воде, держитесь за шлюпку, весла, спасательные пояса, — за все, что угодно, лишь бы оно плавало. И что бы ни произошло, друг за друга. Все меня поняли?

Раздался тихий утвердительный ропот. Николсон включил фонарь и повел им внутри шлюпки. Насколько позволял судить чахлый желтоватый свет, все проснулись. И даже бесформенная, насквозь промокшая одежда не могла скрыть необычайно напряженных поз людей. Николсон быстро потушил фонарь. Он знал, что, несмотря на слабость луча, его глаза только через некоторое время смогут вновь привыкнуть к темноте.

— По-прежнему ничего, боцман? — крикнул он.

— Ничегошеньки, сэр. Темно, как... Подождите-ка! — Он застыл на месте, положив руку на мачту и склонив голову набок.

— Что там, старина? — окликнул Николсон. — Что вы видите?

— Буруны! — отозвался Маккиннон. — Буруны или прибой. Я слышу шум.

— Где? Где они?

— Впереди. Я пока их не вижу. — Молчание. — Справа по носу, я думаю.

— Переносите кливер! — скомандовал Николсон. — Снять мачту, Вэнньер. — Он налег на румпель, поворачивая шлюпку носом к ветру и к морю. Лодка медленно, неохотно слушалась руля, то и дело черпая кормой воду, но в конце концов развернулась.

— Теперь вижу, — донесся с бушприта голос Маккиннона. — По правому борту, сэр.

Николсон бросил быстрый взгляд через плечо. Какое-то мгновение он ничего не видел, но потом разглядел длинную непрерывную белую полосу, то исчезавшую, то показывавшуюся опять, и становившуюся ближе с каждым появлением. Прибой, скорее всего прибой — никакие буруны так в темноте не выглядят. Спасибо Господу хоть за это.

— Ладно, боцман, бросайте.

Стоявший с плавучим якорем наготове, Маккиннон изо всех сил швырнул его в море, вытравливая перлинь, когда якорь начал ползти.

— Весла на борт! — Николсон уже снял румпель, древком рулевого весла удерживая шлюпку носом к морю, пока не начал действовать якорь. Это было нелегко, так как приходилось справляться с беспрерывно набегавшими почти отвесными волнами в кромешном мраке, не имея при этом никаких ориентиров, кроме дувшего в лицо ветра и тяжеловесного движения шлюпки. Время от времени Николсон слышал скрежет застрявших весел и глухой металлический звук, с которым они вновь проваливались в уключины. — Налегли все вместе, — крикнул он. — Легче теперь, легче!

Николсон не надеялся на синхронную греблю и корректировал ход рулевым веслом. Полоса прибоя лежала теперь почти прямо за кормой. Даже против ветра ясно доносился ее сердитый гул. Она с равной долей вероятности могла находиться как в пятидесяти, так и в двухстах пятидесяти ярдах от шлюпки. С уверенностью судить было невозможно.

Николсон снова напряг зрение, однако ветер бил ему в глаза дождем вперемежку с солеными брызгами, и он так ничего и не увидел. Пассат, по всей видимости, крепчал. Николсон сложил рупором руки и прокричал:

— Как у вас дела, Маккиннон?

63