Костёр 1967-09, страница 30

Встретили огромное стадо огромных быков. Было чего испугаться: тропки узенькие. Мы — вниз, а они — назад и вверх, друг друга толкают, ревут. Мальчишка-пастух бьет пятками своего ишака и хохочет: быки с горных пастбищ целое лето не видят чужого человека. Глаза у них пугливые и добрые, как у наших коров. А загривок и рога — страшно!

С полной папкой рисунков и этюдов мы вернулись к ботаникам, свернули палатку, уложили рюкзаки, простились и двинулись дальше, по ущелью Сурхгоб.

Мы подружились с удивительными малышами, детьми горцев, и много рисовали их. Девчушки робели, прыскали в платки и прятались. Разлетались мелкие косички, бренча глиняными подвесками. Мальчишки уговаривали, приводили, усаживали.

— Чи ном дори? Как тебя ,зовут?

— Рахимджон, а его — Рахмаджан, а ее — Гюльхон, сестру ее — Фари-за, а брата — Абджон...

— А я — Темир-малик!

— Малик — по-русски — герой, — объясняет Оскар. Он уже кончил школу и по-русски говорит лучше всех. — Темир не герой, а хвастун. А я приеду к вам в Ленинград. Буду учителем.

Маленький Касым спрашивает:

— Рассом, шома ба ма миад? Вы с нами поедете?

— Да, бишо. (Бишо — значит мальчик.)

— И завтра, и еще, — он показал ладошку, — пять дней, а потом пойдете дальше без нас?

— Да, бишо.

Он с сожалением прищелкнул языком.

— Но там нет ни яблок, ни ка-тык, ни чой, что будете кушать?

— У нас все с собой, бишо.

Но Касыма и это не убедило, он еще хотел что-нибудь придумать, чтобы удержать нас.

Касым приходил раньше всех, приносил нам за пазухой лепешку, молча ждал, когда же мы, наконец, соберем свои кисти-краски, чтоб писать горы, которые он исходил, обегал, облазил; горы, где он помогал отцу сеять, косить и вязать снопы.

ловить без поплавка на кузнечика форель и маринку.

Те, что постарше, ходят на охоту. Кабаны — «оги вахши» и медведи — «хирс» забредают ночью в сады есть ягоды тутовника, яблоки и грецкие орехи. Ух, сколько страшных охотничьих историй поведано было в саду у кишлака Сангималики, где посвистывал над костром наш чайник и барабанили о палатку яблоки!

В горах народ гостеприимен. Угощали нас чаем с лепешками. Медом и молоком. А когда мы вечером снимались с места, весь кишлак, старые и малые, садились вокруг, притихшие, а потом провожали до темноты.

Наконец, вошли мы в ущелье речки Комароу. Речка мелка, зелена, прозрачна до к'амешков на дне. Мы потом так к ней привыкли, что почти из воды не вылезали, а начиналась речка на леднике. Жара стояла под сорок, мы ловили форель, нежную, в малиновых крапинках. Плавники у нее такие сильные, что ей не трудно подниматься вверх по ручью, когда вода в реке от долгих дождей в горах становится мутной, цвета кофе с молоком.

Но скоро пришлось сказать прощай зеленой речке Комароу и горячему горному лету. Мы помогли друг другу вскинуть на спину рюкзаки, взяли под мышки тяжелые папки и — впереди полная луна, позади ледник, светящийся, как Млечный Путь, — пошли по ущелью назад, к жаркому Гарму, к Душанбе с ветром-афганцем и к далекому Ленинграду, где, как мы узнали, начались прохладные осенние дожди.

С крутых склонов доносились до нас гортанные песни маленьких косцов.

Мухаббат бартоми джоми Мухаббат нури чашмани...

Мальчики работали наравне со взрослыми. А склоны круты! Однажды у косцов опрокинулось ведро и долго прыгало по камням, пока, звякнув о белые голыши, не унеслось в речной пене.

Когда идешь по тропке вдоль такой реки — слышишь ее шум одним ухом, а приложи руку к другому — в ладони гул, как в морской раковине.

Вода холоднющая, градусов шесть, а маленькие храбрецы ныряли в нее с разбега, неслись по течению, выбирались, бежали назад и снова бросались в жгущую, мыльную на ощупь воду. Кататься по быстрине на «баллоне»— любимое их развлечение. И прыгать по камням с удочкой,