Юный Натуралист 1969-06, страница 2

ушкин — наше детство и юность, наши нивы, дороги, села, та книга с цветными картинками, которую читала нам мать. В стихах его — наша природа, наша удаль, любовь, доброта.

И вот я в Михайловском: бронзовый подсвечник с оплывшей свечой, ряд потрепанных, со стертым золотом книг, соловьиная, печально светлая аллея из лип. Я все это знал и любил неясной сладкой любовью: описанное им море с легкой куд-

страшно ступить на него — вдруг опрокинется и прольется. Сороть такая мягкая, голубая, перевитая дымной лентой. Над соснами вполнеба заря. И на этой медной заре — черная цапля. Длинная, зобатая шея, вытянутые струнами ноги, скрипучий гортанный крик. Цапли гнездились на соснах над самой усадьбой и, расправив крылья, садились на гнезда.

Я шагал тогда в сырости, блеске на Савкину горку, сидел на плоской вершине, обдуваемой ветром. Небо над рекой пла-

рявой пеной, бег кораблей, донских скакунов. Все это было в Михайловском, волновало, томило, но в ту пору я чувствовал больше природу.

Я бродил по окрестным лесам, пил из ручьев, ноги мои горели от рос, вольно дышала грудь. И тогда, на рассвете, развалив сырую копну, подымался от сна: луг туманный и сизый, переполненный росами,

менело. Я хватал с земли камень, швырял его в небо, он влетал в лучи еще не вставшего солнца, озарялся, как слиток, и снова падал в тень. Мимо гнали коров, пастух играл на жестяной дуде и что-то говорил про луну: то ли что светила всю ночь, то ли кто-то при ней купался. И вставало над Савкиной горкой молодое теплое солнце, птичьи стаи летели из трав.