Юный Натуралист 1971-01, страница 46

44

В начале прошлой зимы хотел ведь медведь уснуть, да как же уснешь! Соберутся около клетки не только малыши, но и здоровые семиклассники и давай кричать:

— Ну, выйди, Миша, ну где ты!..

Их прогонят — они опять.

Стали бросать в берлогу, что под полом из плах, камни да всякие железки, а потом длинную проволоку притащили и давай ее ширять вниз... Заревел Мишка и поднялся.

Совет дружины поставил потом около клетки дежурных, а директор интерната Петр Васильевич приказал школьному сторожу Фомичу к медведю никого и близко не подпускать, да было, видно, уже поздно, так Мишка и не залег,, так всю зиму и не уснул и потому шатался по клетке целыми днями сонный и злой.

Повариха тетя Ульяна, которая часто сама приносила Мишке остатки, подолгу глядела, как жадно он ест, покачивала головой и жалостно говорила:

— Посмотрите, люди добрые, — да разве ж это медведь? Вот когда я еще в тайге жила... По малину, бывало, пойдешь, стоишь себе, куст обираешь. Где-нибудь рядом хрустнет сучок, а ты хоть бы что: а, думаешь, соседка... А ему-то, Мишке, малина — если спелая да хорошая, — почитай, слаще меда. Один рясный кусток да второй — так забудется, что носом к носу с тобой столкнется... С перепугу крикнешь, и ты в одну сторону, он в другую... А однажды я теленка искала. На опушку вышла — трава высокая. Гляжу, прямо под ногами лежит. А я уже долго искала — и разозлилась... А ну-ка, кричу, в стайку бегом! Да ногой в бок!.. А он ка-ак рявкнет — медведь!.. Убегать кинулся, думала, с ног собьет... Много я их тогда видела, медведей,, так то ведь какие были медведи: гладкие, да чистые, да красавцы — шерсть ну так тебе и лоснится... Сказано — воля! Где его ветерком обдует, бока расчешет, а где и дождичком. На солнышке на горячем поспит, на травке на свежей поваляется, вот он и зверь как зверь. А тут? Чем тебе не хрюшка — и помои лопает, и грязный такой же. Только и того, что пятачка на носу нету...

В самом конце августа из окрестных деревень стали возвращаться интернатские ребята.

Лето простояло в тайге погожее, ягодное да грибное, мальчишки хорошенько набегались, и теперь только и разговоров о том было, кто какого поймал тайменя да кто на какой кедр лазил за шишками, и выходило так, что таймень был у каждого самый большой, а кедр, конечно, самый вы

сокий. Если кого сено грести или ту же малину собирать отцу-матери заставлять приходилось чуть ли не с боем, тот теперь вспоминал об этом в охотку, и все без удержу хвастали... Один уверял, что нырять научился не хуже тебе любого водолаза, другой божился, что плавать теперь умеет не только с одной рукой, но и вовсе без рук, и все задирали рубахи, показывая загар, и давали пощупать мускулы.

Кто-то вспомнил о медведе, и все гурьбой отправились посмотреть на Мишку да с ним поздороваться.

Подошли, а около клетки уже стоит Егорка Полунин из пятого класса.

— Сейчас он его попросит кивнуть нам, — заговорили мальчишки.

— Ага, пусть покивает!

— А может, за лето медведь-то уже и забыл Егорку?

Егорка Полунин был один из тех, кому Петр Васильевич разрешал и кормить медведя, и чистить клетку. Когда входил Егорка, бывало, за загородку из сетки, ребятишки снаружи облепляли сетку как мухи.

— Пускай он ухо тебе даст! — кричали Егорке.

И Егорка протягивал руку к железным прутьям и негромко говорил:

— Миша, Мишаня, давай за ухом тебе почешу!

Медведь боком приваливался к железным прутьям, подставлял громадную свою голову, и, пока Егорка тихонько трепал его за ухо, зверь дружелюбно косил на мальчишку маленьким своим карим глазом.

— Пусть теперь скажет спасибо! — просили мальчишки.

— Ну, Мишанька, скажи спасибо! — говорил Егорка и первый кивал.

И тут медведь начинал с силой мотать головой, будто усердно кланялся.

— Чего он, узнал тебя? — начали теперь спрашивать у Егорки ребята.

— Пусть покивает, а?

— Делать ему больше нечего, что ли, — сказал Егорка насмешливо. — Вон смотри, какой он, бедняга, стал...

Мальчишки сблепили клетку.

Медведь сидел на полу, спиной привалясь к прутьям, и тяжело и часто дышал. Красная пасть его была приоткрыта, наполовину высунутый язык подергивался и дрожал, точно у собаки в жару.

За лето зверь здорово вылинял, и брюхо у него стало почти голое, подмышки вытерлись, а на задних лапах на «штанах» шерсть хоть и оставалась густой, зато свалялась от грязи. На морде у медведя виднелись следы засохших помоев, худые