Юный Натуралист 1971-03, страница 53

54

— Гляньте, гляньте! — засмеялся Тимка — ух, она б его сейчас вместе с вер-хоплавкой проглотила, злюка!.. Ух и вредные ж они, вороны! Знаете, сколько они прошлым летом цыплят-пуховичков у нас потаскали?..

Легко, словно играючись, мартын ловко увильнул от вороны, спокойно развернулся на крыле, плюхнулся в воду и, отряхиваясь, поднялся с рыбешкой.

И «злюка» потеряла рассудок: нависла над тиховодью, высмотрела что-то и, сложив крылья, бросилась с высоты в воду. Шлепнулась и словно в патоку влипла. Тимка так и вскочил:

— Вот это да!

А та вынырнула, распластала мокрые крылья и только теперь, наверно, поняла свое отчаянное положение. Глянула вокруг ошалелыми глазами и взмахнула крыльями. Брызги полетели по сторонам, но взлететь не смогла, только больше влипла. На поверхности остались лишь большая голова, распластанные крылья да хвост, расставленный веером.

Не сводя с нее глаз, Тимка кусал свой грязный кулак, потом глянул на меня.

— Дядя, пропадет же, — сказал он тонким голосом. — Лодка у вас есть?

— Лодка возле хутора, под вербой, — сказал я.

Он повернулся, глянул на лодку и вышагнул из засидки.

Течение, струившееся из-подо льда, с минуту кружило ворону на месте, потом понесло на стремнину и медленно потянуло к заливу. Обезумев от страха, ворона изо всех сил зашлепала крыльями по воде, нацеливаясь к берегу. Но куда уж ей! Одна лишь голова торчала да распяленный пятернею хвост.

— Эх, глупая... Ну и глупая, — сказал я, поднимаясь в засиде.

Тимка глянул на меня с надеждой. Но чем я мог ей помочь? Тимка, закусив губу, пошел по берегу, не сводя с уплывающей «злюки» опечаленных глаз.

И тут я вспомнил, что в моем рюкзаке еще с осени лежит старый сазаний шнур со свинцовым грузилом. «Идея! — подумал я. — Может, удастся заарканить ее?»

Нагнулся к рюкзаку, стал: рыться. Шнур оказался на месте. Я быстро отрезал крючок, повернулся к Тимке и обомлел: он уже был раздет и с какой-то злой решимостью стаскивал с себя майку.

— Тимка! Не смей! — крикнул я.

Но тот бросил на кучу одежды майку, прыжком оттолкнулся от берега и лягушонком плюхнулся в ледяную воду. Я выскочил из засиды и, разматывая на всякий случай шнур, побежал к его одежде, не зная, что делать: раздеваться и пры

гать за ним в ерик или при случае кинуть ему шнур?

Тимка нырнул, тряхнул головой, торопливо зашлепал по воде руками, переваливаясь с боку на бок. Вернуть его уже не было никакой возможности: кричи не кричи. Не такой, видно, у него характер. На всякий случай я тоже стал раздеваться.

Тимка быстро приближался к вороне. Та беспокойно завертела головой, даже чуть попятилась назад. Но взлететь — и думать было нечего.

Подплыв, Тимка схватил ее за оба крыла, лег на спину, поднял птицу в одной руке над собой и быстро заработал ногами и свободной рукой.

Подплыв к берегу, он повернулся на живот, швырнул ворону на грядину. Очутившись на сухом, та быстро вскочила на ноги — до смешного высокая, худая, точно без перьев, и боком, боком поскакала на луг,, к кочкам. Остановится, отряхнется — и опять вприпрыжку наутек.

Тимку я выхватил из воды за руки, накинул на него свою телогрейку и, схватив в охапку одежду, потащил его в за-сидку. Положив отчаянного казачонка на телогрейку, я принялся натирать спиртом его ребристые худые бока. Потом помог ему одеться, сказал:

— Слушай, оказывается, ты отчаянный парень.

— Точно! — вполне серьезно подтвердил Тимка. — Я дюже отчаянный! Когда шел к вам, так думал: ежели браконьер, сразу отниму ружье!

— Да, брат, — улыбнулся я, — страху ты на меня нагнал. Только я не об этом... Хотелось бы знать: что тебе вздумалось из-за вороны в ледяную воду бросаться? Сам же говорил, что они вреднющие, цыплят у вас перетаскали.

Тимка застегнул на все пуговицы тесную куртку, удивленно посмотрел на меня.

— У, — сказал он. — Так то же те, которые летают! А эта вон куда влипла... В беду. Как же можно оставить?

«Вот ты, брат, какой!» — с уважением посмотрел я на парнишку и подтолкнул его в спину.

— А теперь — быстрей домой! Да бегом! Чаю горячего попей и на печке отлежись, слышишь?

Тимка энергично кивнул и во весь дух пустился к хутору, гремя широкими голенищами резиновых сапог.

ГРИГОРИЙ ГАСЕНКО